Пиши поперёк

Не хочу сравнивать уровни дискриминации женщин в журналистике и в других профессиях. Не буду выкладывать статистику о гендерной диспропорции, разнице доходов, должностей, перспектив. Если вы желаете подумать на вышеперечисленные темы, откройте любой новостной сайт и посмотрите, сколько мужских лиц соседствует на одной странице, на какие темы высказываются женщины, какие ролевые модели транслируют «примерные» героини и какие вопросы принято им задавать. Подходы к снаряду с линейкой и весами кажутся мне не очень своевременными. Журналистика нашего времени — патриархальный лес, в котором играют по древним правилам. Интереснее поразмышлять о том, что такое не-мачистская журналистика.

Конечно, дело не только в том, кто пишет статью — женщина или мужчина. Может быть, проблема заключается темах? Это же темы формируют приоритеты читательской аудитории. Наше существование в информационном поле пока значительно отличается от беззаботного интеллектуального путешествия, в котором мы избираем только важное лично для нас. Приватная новостная лента больше похожа на бесконечный неуправляемый дождь из тяжелых предметов во время игры в «Мафию». Просыпаешься — и на тебя проливается поток сообщений о катастрофах, убийствах, форс-мажорах. Создаётся ощущение, что происходит масса событий, но вокруг читателя не происходит ничего. Чужие новости отбрасывают людей на обочину реальной жизни, в ощущения собственной никчёмности и бессилия.

Почему редактора требуют «горячих» новостей? Дело не только в деньгах. Просто так принято. Люди — и журналисты, и читатели — считают, что положено проявлять интерес к темам чудовищным и часто игнорируют темы фундаментально важные. Статья про расширенный суицид какого-то жалкого маньяка оказывается в тысячи раз привлекательнее текста о безусловном базовом доходе для всех граждан страны, а вымышленные подробности из жизни публичного персонажа популярнее текста о брачной проституции. Шквал комменариев сопровождает всякий сексуальный скандал, тема о женском историческом движении вряд ли выйдет в топ. Что было раньше — жёлтые новости или жёлтые события? Как мы формируем информационную повестку будущего — когда прививаем аудитории интерес к брутальным новостям или когда начинаем утверждать значимость повседневных действий?

Что с политическими новостями, которыми инфицируют друг друга новостные сайты? «Мы должны держать руку на пульсе, сообщать нашим читателям о важных событиях,» — вот что скажет любой редактор. Новые медиа — никому не должны. Есть вариант писать о том, что имеет духовное значение не для абстрактного читателя, но для авторского коллектива. Писать тогда, когда этого хотят сами журналисты. Оплачиваемая по тарифной сетке новостная норма — то есть количество статей, которые должен кровь из носа выдать один сотрудник за сутки, оплата за определенное количество символов — абсурд, искусственный ажиотаж вокруг собственного ничтожества. «Но как же делать деньги? У нас же не будет денег!» Наслаждайтесь последствиями решений, принятых прежде. Писали бы про безусловный базовый доход — пожинали бы плоды экономического освобождения, причем не в одиночку, а вместе с читателями.

Точка зрения на происходящее имеет бóльшее значение, чем событие. Можно было бы сказать, что каждый медиа-игрок отражает интересы своего класса. Но игроков непривилегированного класса на этом поле вообще нет. Так называемая радикальная журналистика не присутствует в мэйнстрим-медиа ни в каких формах. Вернее, мы видим удачные продажи некоторых радикальных экспонатов, но они проходят по ведомости беспредела маргиналий, развлечений последней страницы, энциклопедии фриков. DIY-люди, которые, конечно, существуют в постсоветских подпольных медиа, не имеют никаких шансов на высказывание с высокой трибуны. Они слишком плохо пахнут. Радикальный формат высказывания несовместим с атмосферой нынешнего информационного застолья. Должен ли андерграунд самоцензурироваться и приодеваться согласно дресс-коду хотя бы ради временного пребывания среди пассажиров первого класса «Титаника»? Можно ли продавать сообщение о том, что продавать — нельзя? Этично ли вступать в гонку, если твоя цель — в буквальном смысле уничтожить её участников?

Размер форматного месседжа крайне предсказуем. Покороче. Поярче. Попроще. Пожёстче. Посмотрите, как вам нравится этот стиль пощёчин и кинжальных ударов. Как получилось, что вы полюбили архитектонику насилия? Посмотрите на сборники советов для начинающих журналистов — это пособия о том, как стать универсальным роботом, сосредоточиться на самокастрации, обучиться синхронному плаванию в беспросветной жиже. Набирающие популярность лонгриды — проворачивающиеся в животе многогранные ножи, долгоиграющая жвачка для мозгов: «Поглядите, как наше прогрессивное медиа позволяет безымянным авторам разворачивать богато иллюстрированные, изумительно подробные, бесконечно длинные, потрясающе ритмичные, снабженные неожиданными метафорами наукообразные панорамы интеллектуальных пустынь, демонстрирующие рекламные преимущества многоуровневых рассуждений о бессмысленных вещах. Теперь на 60% времени больше вы можете проводить за чтением, которое никак не изменит вашу личную жизнь, не станет поводом для размышлений и действий, не наполнит вас ресурсами и вдохновением, не даст никакого шанса на радикальные общественные перемены».

Манера письма проходит кастинг. Вы замечали, что всякий молодой актёр обязательно на кого-то похож? Амплуа Алексанра Паля — скромное обаяние агрессивной глупости — немного раньше монетизировал Сергей Бодров, а перед этим — Евгений Стеблов. Театр требует типажей, а большое медиа — конформной маски. Даже пресловутая последняя страница, предназначенная для веселящего парада уродов, предполагает определенные навыки, дизайнерский костюмчик, прикольный грим, исключительную степень нефункциональности. В цирк лилипутов берут только лилипутов. Личность патриархального текстовика должна укладываться в формулу волшебной сказки, плотно прилегать к доступным выемками скалы, занимаемой журналистской колонией. Ниши сформированы приоритетами прошлого. Но это так скучно — жить в чужой пещере.

А сейчас — щелчок, красивая заставка, минутка фиолетовой футурологии. Как могла бы выглядеть «другая» журналистика в вакууме? Хватит ли у нас фантазии хотя бы придумать то, для чего нет тела, слова, почвы, воздуха, физико-химических предпосылок? В момент, когда не существует женщин-авторов, социализировавшихся в условиях равноправного общества?

Может ли существовать большое медиа, среди сотрудников которого хотя бы 50% составляют непатриарахальные женщины, в коллективе которого равномерно представлены все угнетаемые некогда социальные группы, решения принимаются всеобщим голосованием с последующим обсуждением мнения малых групп? Можно ли наметить контуры СМИ, которое пишет для всех людей и больше не управляется белыми-богатыми-здоровыми-молодыми-привилегированными-ресурсными мужчинами, не акцентируется на их приоритетах в политике, культуре, общественной жизни, сексе, учитывает вес и взаимосвязи настоящих социальных проблем, не принимает участия в безответственных инвестициях или проектах? В частности, не помещает рекламу бизнесов, специализирующихся на разрушении здоровья потребителей, нарушающих права людей или животных, утверждающих абьюзерские и порнокультурные паттерны.

Если испокон веков всякое возвышение голоса было инструментом, рупором той или иной власти, способом пропаганды, чем же по сути будет являться новый коллектив, не заинтересованный в тупом биологическом доминировании? Это будет средство массовой коммуникации или высшая форма общественного сознания? Сможет ли непатриархальная группа сосуществовать/конкурировать/бороться со старыми медиа? Как долго выдержит на длинной дистанции узкопрофильный игрок, например, радикально женский медиа-ресурс?

Есть много современных примеров существования относительно независимых массмедиа. Площадка для высказывания, постановки общественной задачи, социальная сеть прекрасно работает без лайков, цензурируемых комментов, борьбы за финансирование, конкуренции. Мы видим, что довольно крупные проекты — вполне сопоставимые с государственными и корпоративными — благодаря интернету могут решать социальные проблемы.

В конце этого рассуждения я бы хотела обратить внимание журналисток на то, чем сформирована их собственная манера письма и политического поведения. На наше становление влияет доминирующий способ высказывания, стиль учителей, лидеров мачо-журналистики. Сложно найти свой голос, не подражать. Но хватит писать в чужой манере и о чужих ценностях. Спросите себя, действительно ли для вас жизненно важна тема, за которую вы берётесь. Или же вы просто выполняете задание редактора, транслируете пропаганду, продаёте имя-время-совесть, влезаете в чужой формат, эксплуатируете тему, предпочитаемую сниженными читателями. Действительно ли никто раньше не говорил тех слов, которые вы собираетесь написать? Не выстроено ли ваше высказывание так, чтобы вас в следующую секунду не загрызли и не забросали доносами «опытные» коллеги? Вы ясно понимаете, что хотите сказать, или просто хотите ввести читателя в заблужение относительно собственной компетентности? Вы пишете так же, как говорите? Кто ваши герои? Если это женщина — вы задаёте ей те же вопросы, что задали бы мужчине? Как вы ведете себя во время интервью — с учетом вашей-чужой гендерной роли? Какой месседж сообщают окружающим ваша внешность, голос, поведение? Герои ваших статей хотят быть ближе к телу императора, обладать роскошными вещами, заседать в органах власти, демонстрировать своё превосходство или действительно интересуются правами человека? Кому вы предоставляете площадку для высказывания? Основана ли ваша тема на событиях собственной жизни? Пишите про то, что видите и в чём участвуете. В хорошем ресторане все блюда — из под ножа. Не позволяйте превращать ваш талант в бесполезный, безликий фаст-фуд, размороженный полуфабрикат. Не стремитесь стать лидером массовых продаж вредного продукта. Не позволяйте писать ваше имя на рабском бэйджике.

Последний вопрос — пока без ответа. Чего же мы добьемся, если откажемся утверждать в наших текстах ценности насильников?

 Любава Малышева