Любава Малышева: Россия является страной, небезопасной для женщин

Thank you so much Lyubava for making the time to talk with us today. Can you start by introducing yourself?

Меня зовут Любава Малышева, я поэт и радикальный журналист, родилась в России и теперь живу в Барселоне. Делаю несколько феминистских и литературных проектов, связанных с Россией.

My name is Lyubava Malysheva, I am a poet and radical journalist, I was born in Russia and now live in Barcelona. I am working on several feminist and literary projects related to Russia.

Could you tell us about your personal journey to Feminism? How and why did you get involved specifically in the area of Femicide?

В России я выучилась на врача, работать в профессии не смогла из-за коррумпированности и циничности коллег, решила делать собственные социальные проекты, чтобы изменить общество в лучшую сторону. Занималась изучением радикальных субкультур, участвовала в веганском, антифашистском, пацифистском, анархистском движении и, в частности, в инициативе Еда вместо бомб. Но нарушения прав человека в России только нарастали, гражданского общества не существовало. Когда я уезжала, в Москве было от силы 300 активистов. Остальных людей путинский режим вполне себе устраивал, они в него вписывались.

In Russia, I graduated to be a doctor, but could not work in this occupation due to corruption and cynicism of colleagues, therefore I decided to do my own social projects to change society for the better. I studied the radical subcultures, participated in the vegan, anti-fascist, pacifist, anarchist movements and, in particular, in the “Food instead of Bombs” initiative. But human rights violations in Russia continued increasing and civil society did not exist. When I left, there were 300 activists in Moscow. Everyone else was quite comfortable with the Putin regime; they fit in.

Переехав в 2009 году в Норвегию, я стала изучать гражданское общество — весь глобальный активизм, весь спектр низовых протестов — женские права, права беженцев, антивоенное движение, экология, антифашизм, права животных. И практически сразу попала в качестве фотографа и видеооператора в бергенский комитет 8 марта. Я была на всех женских протестах в городе Берген пока проживала там в течение 7 лет. В 2013 году я неожиданно получила приз конференции 8 марта Bergens tøffeste jente 2013. Норвежки посчитали важной мою книгу про активизм в городе The city talks — activism in Bergen. Для этой конференции я написала текст о ситуации в России и пригласила знакомую, знающую норвежский лучше меня, прочитать его со сцены. Я не понимала, для чего меня попросили сделать доклад — думала, что просто важно рассказать о России. Я также добавила в текст информацию о том что в тот же самый день, когда мы собрались в Норвегии, в России были репрессии против феминисток. В следующем году уже я вручала приз… Впоследствии я сделала еще 2 фотокниги про Берген и написала много статей, рассказов и стихов о Норвегии.

After moving to Norway in 2009, I started to study civil society — global activism, the wide spectrum of grassroots protests  women’s rights, refugee rights, the anti-war movement, ecology, anti-fascism, animal rights. And almost immediately, I joined the Bergen Committee on 8 March as a photographer and camerawoman. For seven years I took part in all the women’s protests in the city of Bergen. In 2013, I was awarded a prize of the Conference 8 March Bergens tøffeste jente 2013. The Norwegian women considered my book, The city talks — activism in Bergen, about city activism, important. For that conference, I wrote about the situation in Russia and invited an acquaintance who knew Norwegian better than me to read it from the stage. I did not understand why I was asked to make a presentation — I thought it was just important to tell about Russia. I also added in my text that on the same day when we gathered in Norway, there were repressions against feminists in Russia. Next year I was the one giving the prize… Subsequently, I made two more photo books about Bergen and wrote many articles, stories and poems about Norway.

В Бергене была еще одна фемгруппа, которая ежегодно 8 мая делала Женскую историческую ночь, переименовывала улицы, площади и памятники в центре Бергена. Так женщины-гуманистки попадали в пространство города-культуры-истории. Я участвую в этой инициативе с 2011 года. С 2012 года эта акция была распространена на Россию и теперь она проходит во многих городах и странах. https://www.wmmsk.com/zhenskaya-istoricheskaya-noch/ Женская историческая ночь нравится мне тем, что для участия не надо изучать библиотеки книг и учиться в университетах, ты можешь размышлять о правах женщин в процессе выбора духовно важных для тебя женщин, переосмысляя городское пространство и ролевые модели. Это позволяет даже самым безресурсным женщинам поучаствовать в радикальной феминисткой инициативе, почувствовать право на действие, на выбор и так далее. Я люблю практические решения проблем. Мне кажется, что надо предлагать начинающим активисткам эффективные формы действия.

There was another feminist group in Bergen, that made the Women’s Historical Night — renaming streets, squares and monuments in the centre of Bergen —  every year on May 8. This was how non-patriarchal women got into the space of the cultural-historical city. I have been involved in this initiative since 2011. Since 2012, this action has been extended to Russia and is now taking place in many cities and countries. I like this initiative because in order to participate you don’t have to study library books and take a university course, you can reflect on women’s rights in the process of choosing women who are ideologically important to you, rethinking urban space and role models. This allows women even with fewer resources to participate in a radical feminist initiative, to feel the right to act, to choose and so on. I love practical solutions to problems. It seems to me that it is necessary to offer novice activists effective forms of action.

В Бергене регулярно устраивались акции против стриптиз-клуба. Все активистки были сторонницами Северной модели, боролись против порнокультуры, ретуширования рекламы, жестоких развлечений с женщинами, против продажи тела.

There were regular actions against a strip club in Bergen. All activists were supporters of the Nordic Model on prostitution, fought against porn culture, retouching advertising, violent entertainment with women, and against the sale of the body.

Однажды норвежки организовали аукцион картин в пользу кризисного центра на острове Аскёй, я сделала для этого аукциона проект, посвященный самоубийствам матерей с детьми The Last Flight. Я тогда собирала подобные новости и обнаружила, что большинство матерей находились в ситуации полнейшего экономического бесправия, в насилии и безнадежности. Я нашла белую оконную раму, поместила в нее картину, где были контуры матери и ребенка и белая бабочка (смерть). Эта картина-окно висела на стене, на полу были разбросаны вырезанные из бумаги бабочки. На каждой была написана история жещины-самоубийцы с ребенком. Я сделала этот проект от возмущения тем, как журналисты подают подобные происшествия, они говорят о таких женщинах «сумасшедшие чудовища» . И стараются игнорировать драматические обстоятельства, в которых оказываются молодые матери. Позже, для подтверждения своей идеи, я собрала 100 таких случаев, проанализировала и написала большую статью «Сидя на подоконнике».

Once the Norwegian women organised an auction of paintings to raise funds for the crisis centre on the island of Askøy. For this auction, I made a project on the suicide of mothers with children The Last Flight. I researched relevant news and found that most mothers were in a situation of complete economic deprivation, violence and hopelessness. I found a white window frame, put in it a picture with the contours of a mother, a child and a white butterfly (death). This picture-window was on the wall, with paper butterflies scattered on the floor. Each had a story of a female with a child who committed suicide written on it. I made this project out of indignation at the way journalists report such incidents when they portray these women as crazy monsters and try to ignore the tragic circumstances in which young mothers find themselves. Later, to confirm my idea, I collected 100 such cases, analysed and wrote a big article «Sitting on a window sill«.

В 2015 году я побывала в Женском музее в городе Орхус и в  KVINFO в Копенгагене. Я приобрела в Орхусе каталог одного из съездов Женских музеев всего мира, стала размышлять на тем, что в России важно сделать нечто подобное.

In 2015, I visited the Women’s Museum in Aarhus and KVINFO in Copenhagen. In Aarhus, I bought a catalogue of one of the congresses of Women’s Museums from around the world and started to think about the importance of doing something like that in Russia.

В 2017 году я переехала  в Барселону. Здесь я начала работать над созданием виртуального Московского женского музея, передавала в Москву экспонаты. Сюда же, в Барселону, приезжала Татьяна Исаева, лидер Харьковского генденого центра, она рассказала мне о сложном пути к постоянному помещению, крупным образовательным проектам и международному сотрудничеству.

In 2017, I moved to Barcelona. Here I started to work on the creation of a virtual Women’s Museum in Moscow, and handed over the exhibits to Moscow. Tatiana Isayeva, the leader of the Kharkov Gender Centre came to visit me here, in Barcelona. She told me about the difficult path to acquiring permanent premises, executing large educational projects and building international cooperation.

Недавно я побывала в Женском музее Бонна, где познакомилась с его основательницей Марианне Питцен, это старейший женский музей в мире. А также съездила в находящийся неподалёку музей в городе Фюрт и познакомилась с его лидером, Габи Франгер. Фюртский музей ориентирован на интернациональные выставки, я думаю, что московский музей обязательно должен также быть интернациональным, исследовать опыт активисток других стран. Оба немецких музея выпускают отличные каталоги выставок. А выставки устраивают на самые актуальные темы. Существует всемирная сеть женских музеев.

Recently I visited the Bonn Women’s Museum  — the oldest women’s museum in the world — where I met its founder, Marianne Pitzen. I also went to a nearby museum in Fuerth and met its leader, Gabi Franger. The Fürth Museum is focused on international exhibitions and I think that the Moscow Museum must also be international and explore the experiences of activists from other countries. Both German museums produce excellent exhibition catalogues. And exhibitions are organised around the most relevant topics. There’s a worldwide network of women’s museums too.

Здесь же в Барселоне я увидела феминистские книги для детей и задумала серию на русском языке «Женская история для детей». Я начала издавать такие книги в Москве при помощи волонтеров и краудфандинга. 26 июля прошла презентация нашей 5 детской книги. В этой серии мы создали книги о политзаключенной художнице Евфросинии Керсновской, поэтессе-правозащитнице Наталье Горбаневской, польско-цыганской поэтессе Папуше, исследовательнице неонацизма и ксенофобии Галины Кожевниковой, поэте-полистилисте Нине Искренко. Мы стали превращать наши презентации в площадки для разговора о социальных проблемах. Так, во время презентации книги о Папуше мы пригласили правозащитников говорить о правах рома, представляя Кожевникову, мы говорили о ксенофобии в России, в том числе о фемициде, Искренко — мы сделали zoom марафон, женские поэтические чтения. Участвовало около полусотни женщин-поэтов. Наша книга про Керсновскую была высоко оценена независимыми книжными магазинами, но мы отказались от приза книжной ярмарки Нон-фикшн в знак протеста против цензуры в России. Вторая книга про Горбаневскую попала в каталог детской мюнхенской библиотеки, который представлялся на франкфуртской книжной ярмарке и должен был быть на болонской ярмарке в этом году, но случился карантин. Осенью мы планируем издать последнюю книгу — у меня больше нет ни денег, ни эмоциональных сил поддерживать проект  и я не вижу достаточной поддержки со стороны остальных активистов.

Here in Barcelona, I saw feminist books for children and conceived a series in Russian called «Women’s History for Children». I started publishing such books in Moscow with the help of volunteers and crowdfunding. On July 26th, there was a presentation of our five children’s books. In this series, we created books about political prisoner Euphrosinia Kersnovskaya, human rights poet Natalia Gorbanevskaya, Polish-Gypsy poet Papusha, researcher of neo-Nazism and xenophobia Galina Kozhevnikova, poet-polistist Nina Iskrenko. We started turning our presentations into platforms for talking about social problems. Thus, during the presentation of the book about the Pope we invited human rights activists to talk about the rights of the Roma, in presenting Kozhevnikova we talked about xenophobia in Russia, including about femicide, in the event about Iskrenko — we had a zoom marathon, women’s poetry readings. About fifty women poets took part. Our book about Kersnovskaya was highly appreciated by independent bookshops, but we gave up the prize of Non-fiction book fair in protest against censorship in Russia. The second book about Gorbanevskaya was included in the catalogue of the Munich Children’s Library, which was presented at the Frankfurt Book Fair and was supposed to be at the Bologna Fair this year, but the quarantine happened. In the autumn we plan to publish the last book — I have no more money or emotional strength to support the project and I don’t see enough support from other activists.

С 2019 года, с тех пор, как я узнала, что никто из российских феминисток не считает важным гражданский контроль фемицида, я делаю проект femicid.net. Это сбор новостей о фемициде в России. Вся статистика хранится в открытом виде.

В этом году был отправлен доклад в ООН — о том, что российское государство намеренно скрывает высочайший уровень фемицида в стране.

Since 2019, when I learned that none of the Russian feminists considered the civil monitoring of femicides important, I have been doing the femicid.net project. This is a collection of news about femicide in Russia. All statistics are available to the public.

This year’s report was sent to the UN to expose the fact that the Russian state deliberately hides its very high level of femicide in the country.

Так, Уполномоченный Российской Федерации при Европейском Суде по правам человека – заместитель Министра юстиции Российской Федерации Михаил Гальперин ответил от имени России ЕСПЧ (Коммерсант, 19.11.2019) «Российское государство полностью выполнило обязательство по созданию законодательной базы, эффективно решающей проблему домашнего насилия». В России существует огромный латентный фемицид: «Согласно докладу центра «Анна», вышедшему в марте 2020 года, 40% убийств женщин остаются латентными, то есть попадают в иные категории статистики: «Ряд исследований, проведенных на основе массивов первичных неперсонифицированных данных по смертности в отдельных регионах России, подтвердили предположение о существенном недоучете смертности в результате убийств. Так, на примере Сахалинской области исследователи продемонстрировали, что реальные потери от убийств у мужчин превышают официальные цифры в 2,9 раза, а у женщин — в 2,5 раза. (Семенова В,Г, Гаврилова Н.С., Запорожченко В.Г. «Проблемы учёта смертности от внешних причин, 2017»)».

Еще одна часть российского антифемицидного проекта — фотомемориал российских жертв фемицида.

For example, the Commissioner of the Russian Federation at the European Court of Human Rights — Deputy Minister of Justice of the Russian Federation Mikhail Galperin replied on behalf of Russia to the ECtHR (Kommersant, 19.11.2019) «The Russian state has fully fulfilled its obligation to create a legislative framework that effectively solves the problem of domestic violence». There is a huge latent femicide in Russia: «According to the report of the Anna Center, published in March 2020, 40% of murders of women remain latent, i.e. fall into other categories of statistics: «A number of studies based on the array of primary unidentified data on mortality in some regions of Russia, confirmed the assumption of a significant underestimation of mortality due to homicides. Thus, using the example of the Sakhalin Oblast, the researchers have demonstrated that real homicide losses in men are 2.9 times as high as the official figures and in women they are 2.5 times as high. (Semenova V.G., Gavrilova N.S., Zaporozhchenko V.G. «Problems of Accounting for Mortality from External causes, 2017»). Another part of the Russian anti-femicide project is a photo memorial of Russian victims of femicide.

Talk to us about the context in which you decided that this work needed to be done — for example, the state and cultural attitudes towards women

Россия является страной, небезопасной для женщин. В России существует чудовищное гендерное неравенство, отсталая законодательная база (нет эффективного закона или программ, которые как-то бы предотвращали бы насилие мужчин против женщин, нет ничего и близко похожего, например, на испанский закон), патриархальный домострой, средневековое акушерское насилие и способствующая фемициду пенетенциарная система. Огромное влияние на людей до сих пор оказывает миф о романтической любви, порнокультура и культ агрессивного насилия, насаждаемый властями. Нарастает уровень религиозного мракобесия. Идет наступление на право женщины на аборт.

Russia is a country that is not safe for women. Russia has monstrous gender inequality, a backward legislative framework (there is no effective law or program that in any way prevents men’s violence against women, nothing that is close to the Spanish law on Violence against Women, for example), the patriarchal household system, medieval obstetric violence and a penitentiary system that promotes femicide. The myth of romantic love, the pornography culture and the cult of male violence imposed by the authorities still have a huge impact on people. The level of religious obscurantism is increasing. There is an attack on women’s right to abortion.

Экономически женщины абсолютно закабалены. Взыскать алименты невозможно абсолютно, нет никакого законного механизма для этого. Экономический разрыв в зарплатах, огромный список запрещенных для женщин профессий, отсутствие достойной экономической и социальной поддержки матерей с детьми. Не стоит и забывать о том, что в стране царит разруха. То есть отсутствуют доступная и качественная медицина и образование. О таких вещах, как доступная городская среда для большей части населения России говорить не приходится. Женщины-инвалиды, женщины-мигрантки, женщины-одинокие матери, женщины, воспитывающие детей инвалидов обречены на нищету и бесправие. И конечно остальные женщины вынуждены выстраивать свою жизнь с учетом абсолютной зависимости от мужчин.

Economically, women are completely enslaved. For single mothers, it is absolutely impossible to successfully seek alimony, there is no legal mechanism for this. The wage gap between women and men, a huge list of professions prohibited for women, the lack of decent economic and social support for mothers with children. We should not forget that the country is in ruins. In other words, accessible and quality medicine and education are practically absent. In this content, the majority of the Russian population would not speak about such things as an accessible urban environment for women. Disabled women, migrant women, single mothers, women who raise children with disabilities are doomed to poverty and disenfranchisement. And, of course, other women are forced to build their lives with an absolute dependence on men.

Из немногочисленного для 144 миллионной страны количества феминисток лишь единицы понимают важность Декларации прав женщин, решаются высказываться против трансгендерного лобби. Международной феминистской повестки в России практические не слышно даже на низовом уровне. Не считается зазорным брать гранты у олигархов-коррупционеров или же у поддерживающих проституцию бизнесменов. Союзниц патриархата в том смысле, в каком этот термин употребляет радфем, в России катастрофически много. Вы можете услышать презрительное «я не феминистка, я обожаю мужчин» даже в пространстве женских поэтических чтений.  Да что там, объяснить, для чего нужны именно женские поэтические чтения, было непросто. И я не уверена, что получилось. То есть женщины в России не видят связи между борьбой за права женщин и теми крошечными правами, которыми они обладают исключительно благодаря феминистской борьбе. Вы можете очень много услышать на тему «сумасшедших феминисток, которые не в состоянии были встретить нормального мужчину» и «нормальных женщин, которые так хорошо умеют обращаться с мужчинами, что у них даже самый ужасный становится принцем».

Out of a small number of feminists in the country with 144 million population, few understand the importance of the Declaration on Women’s Sex-Based Rights and have decided to speak out against the transgender lobby. The international feminist agenda in Russia is practically unheard of even at the grassroots level. It is not considered shameful to take grants from corrupt oligarchs or from businessmen who support prostitution. The number of allies of patriarchy, in the sense in which this term is used by radical feminists, in Russia is catastrophically high. You can hear the contemptuous «I am not a feminist, I adore men» even in the space of women’s poetry readings. It was not easy to explain what women’s poetry readings are for. And I’m not sure we succeeded. That is, women in Russia do not see a connection between the struggle for women’s rights and the tiny rights that they have. You can hear a lot about «crazy feminists who couldn’t meet a normal man» and «normal women who are so good at treating men that with them, even the most horrible of men become a prince».

How did you manage to pull the team together?

В настоящее время мы — как инициатива Московский женский музей —  очень слабы. У нас нет никакого финансирования, помещения и регулярно работающих волонтеров. Некоторые волонтеры говорят, что я должна выдавать им задание. Они ожидают патриархального управления и не желают работать в горизонтальной структуре, брать на себя хотя бы минимальную ответственность и критически размышлять над происходящим. Лучше всего обстоит дело с переводчицами и локальными проектами, для которых я каждый раз набираю новую группу людей.

At present we — as an initiative of the Women’s Museum in Moscow — are very weak. We do not have any financing, premises or regular volunteers. Some volunteers say that I have to give them orders. They expect patriarchal management and do not want to work in a horizontal structure, take on at least minimal responsibility and reflect critically on what is happening. The most successful work is with our translators and local projects, for which I recruit a new group of people every time.

How was the Femicide report created?

Я не являюсь программистом и я считаю новости вручную. Единственная автоматизация на сегодняшний день — это гугл алерты. Каждый день мне приходится просматривать несколько сотен новостей и вносить изменения в таблицу. Эту работу программа могла бы выполнить за несколько часов. Причем мы получили бы сразу данные за год. Но я не могу это до сих пор организовать. Данные я заношу в таблицу эксель и при помощи формул, которые однажды настроил мужчина-программист, там происходит подсчет. Женщины-программистки много раз порывались чем-то помочь, но всё осталось на уровне обещаний. В последнее время я пробую научиться скрейпить новости, но пока не достигла успехов — у меня почти нет времени на учебу, слишком много убийств, слишком много задач.

I am not a programmer and I count the news manually. The only automation to date is Google Alerts. Every day I have to look through several hundred news and make changes to the femicide table. The program could do this work in a few hours. And we would get the data for the whole year at once. But I still can’t organize it. I enter the data into the Excel sheet and with the help of formulas, that was once set up by a male programmer, and then there is a calculation. Female programmers have tried many times to help, but everything remains at the level of promises. Recently I’ve been trying to learn how to keep the news together, but without any success so far  — I have almost no time to study, with too many murders, too many tasks.

What were the main findings of your report?

Фемицид в России существует.

Уровень фемицида в России высокий, сопоставимый со странами ЛА.

Политика российской власти фемицидна.

Нужен закон о фемициде и антифемицидные общественно-наблюдательные комиссии (ф-ОНК).

The main findings are that femicide exists in Russia. That the level of femicide in Russia is high, comparable with the countries in Latin America. That the very politics of the Russian authorities is femicidal. That we need a law on femicide and anti-femicide public monitoring commissions (anti-femicide civil society watch).

Уровень новостного фемицида в России даже по новостям в 10 раз превышает самые худшие европейские показатели. Реальная ситуация хуже на порядок, так как только малая часть убийств попадает в новости.

The level of femicide in Russia, even based on the news, is 10 times as high as the worst European indicators. The real situation is worse by an order of magnitude, as only a small part of the murders get to the news.

What sort of response have you had to the report?

Никакого. Особенно нет никакой массовой реакции поддержки и понимания проекта со стороны российских феминисток. Гибель нескольких тысяч женщин никогда не являлась для России существенной проблемой. В прошлом в СССР были истреблены миллионы людей и представления о ценности человеческой жизни и о человеческом достоинстве исчезли в России. 20 последних лет у власти находится преступная группировка, потому люди, для которых важны права человека, давно страну покинули. А те, кто остался — видимо, им хватает воздуха, чтобы дышать. Или же им вообще не нужна свобода.

There was no response. Especially there is no mass support and understanding of the project by Russian feminists. The death of several thousand women has never been a significant problem for Russia. In the past millions of people were exterminated in the USSR and notions of the value of human life and human dignity have disappeared in Russia. Last 20 years the criminal group is in power, therefore people for whom human rights are important, have long left the country. And those who stayed — apparently, they have enough air to breathe. Or they do not need freedom at all.

What other work are you aware of that is focusing on the issue of Femicide?

Антифемицидные проекты существуют во многих странах и они имеют различные особенности. Так, в Великобритании работает Counting Dead Women, а криминалист и лектор в Университете Глостершира Джейн Монктон Смит разработала шаблон поведения мизогинов-убийц для предотвращения фемицида. В Австралии проживает Шерил Муди, которая считает убийства для своей RED HEART Campaign’s Australian Femicide & Child Death Map. Испанский проект feminicidio.net является для меня примером — я сделала такой же счётчик и карту, но это еще требует усовершенствования. На этом сайте проходят курсы для феминисток. Коллектив издает доклад о фемициде. Очень интересный счётчик фемицида у турецкого проекта kadincinayetlerinidurduracagiz.net На моей странице  femicid.net я постаралась агрегировать всю найденную информацию о фемицидных группах мира — там вы можете найти тексты про болгарскую, французскую, грузинскую, бразильскую, аргентинскую, болгарскую, израильскую, итальянскую, немецкую, африканскую, словенскую, мекиканскую антифемицидную активность. Существует две глобальные инициативы, которые пытаются делать доклады о мировом фемициде. Это femicide-watch.org, от которого я к сожалению не получила и минимальной поддержки, а также есть ежегодный доклад UNODC Gender-related killing of women and girls с фальшивыми цифрами по России. Я бы хотела отметить, что формально Россия возглавляет антифемицидное движение в мире. Так как во-первых, в ней по словам властей проблема фемицида решена, а во-вторых, потому что  мировой доклад о фемициде подписывает дипломат из россии Юрий Федоров.

Antifemicide projects exist in many countries and they are all slightly different. For example, Counting Dead Women works in the UK, and Jane Monkton Smith, a criminologist and lecturer at the University of Gloucestershire, has identified a pattern of misogynist-killer behaviour to prevent femicide. Australia is home to Cheryl Moody, who monitors femicide within her RED HEART Campaign’s Australian Femicide & Child Death Map. The Spanish project https://feminicidio.net/ is an example to me — I used the same methodology of counting femicide and a map, but it still needs improvement. This site has courses for feminists. Their team publishes a report on femicide. Very interesting methodology for monitoring femicide exists in the Turkish project. On my page femicid.net I tried to aggregate all the information I found about anti-femicide groups globally — there you can find noted about Bulgarian, French, Georgian, Brazilian, Argentinean, Bulgarian, Israeli, Italian, German, African, Slovenian, Mexican anti-femicide activities. There are two global initiatives that are trying to make reports on global femicide. These are Femicide Watch, from which I have unfortunately not received any, even minimal, support, and there is an annual Report of UNODC on Gender-related Killings of Women and Girls with false figures for Russia. I would like to note that on paper Russia poses as a leader in the prevention and eradication of femicide in the world. Because, firstly, according to the Russian authorities, the problem of femicide is solved in Russia, and secondly, because the world report on femicide is signed by a diplomat from Russia, Yuri Fedorov.

What activities emerged from the report?

Если вы зададитесь целью обнаружить какие-то этические советы журналистам, вам будет непросто их найти в интернете. Всюду царит патриархальная журналистика, которая только усиливает фемицид. Новости о фемициде пишутся не для искоренения проблемы, а для повышения посещаемости, для рекламы на сайте и для получения денег. Обязательно пишутся ужасные заголовки: «Мрак, жесть, жуть». Жертву сексуализируют, обесценивают, овеществляют. Убийцу оправдывают. В своем тексте Как писать про фемицид и лекции, созданной по его мотивам, я рассказываю, что фемицидные новости не могут быть источником рекламного дохода.

If you set yourself the goal of finding some ethical advice for journalists, it will be difficult for you to find it on the Internet. There is patriarchal journalism everywhere, which only reinforces femicide. News about femicide is not written to eradicate the problem, but to increase readership, to promote a website and to make money.  For this, horrible headlines must be written: “Dark, horror, scary». The victim is sexualized, devalued, reified. The killer is acquitted. In my text “How to write about femicide” and lectures created on its basis, I explain that femicidal news cannot be a source of advertising revenue.

Существует бумажная версия нашего доклада «Слово года в России — фемицид, 2019» и недавно активисты дружественной органризации ЛевСД раздали ее около стенда издательства Московского патриархата на Красной площади.

Харьковский центр гендерной культуры пригласил меня прочитать лекцию о том, что такое фемицид, так что теперь эта лекция также доступна в интернете. В ней вы можете увидеть круговую классификацию типов фемицида по возрастам женщин.

There exists a printed version of our report «Word of the Year in Russia — Femicide, 2019» and recently activists of a friendly organisation LevSD distributed its copies on the Red Square, near the stand of the Publishing House of the Russian Orthodox Church of Moscow.

The Kharkov Center for Gender Culture invited me to give a lecture on what femicide is, so now this lecture is also available on the Internet. In it, you can see a circular classification of femicide types by age of women.

What happens next? 

Я продолжаю искать помещение в Москве. Я думаю над тем как усовершенствовать femicid.net и получить на него грант. Волонтеры-переводчицы переводят на русский Латино-Америнканский протокол. Сейчас я планирую делать сборник по мотивам женских поэтических чтений, затем издавать последнюю книгу «Женская история для детей» — про Анну Политковскую. В следующем году я хочу поехать на Съезд женских музеев и на съезд Filia. А также я готовлю некоторые инициативы, о которых пока нельзя рассказать.

I keep looking for premises for the museum in Moscow. I’m thinking about how to improve the project and get a grant for femicid.net. Our volunteer translators are translating Latin-American protocol into Russian. Now I plan to create a collection based on the motifs that emerged through the women’s poetry readings, and then, to publish the latest book «Women’s History for Children» — about Anna Politkovskaya. Next year I want to go to the Congress of Women’s Museums and the Filia Conference. I’m also preparing some initiatives that I can’t tell you about yet.

Lyubava, have you any messages for our listeners — how can they get involved; how can we support your work and how can Women follow you?

Делайте антифемицидные группы в своих городах. Работайте с прессой, с государством, посещайте суды, каждая общественная площадка должна стать местом борьбы с насилием над женщинами. Собирайтесь в международную сеть на базе filia. Продвигайте Декларацию прав женщин на основе пола. Если вы хотите помогать в российском антифемицидном проекте — хотите быть волонтером, или сделать хороший сайт, или пожертвовать деньги, или сделать репортаж о фемициде в России — напишите мне. whnzine@gmail.com

Create anti-femicide groups in your cities. Work with the press, with the state, visit the courts, every public platform should be a place to fight violence against women. Gather in an international network such as FiLiA. Promote the Declaration of Women’s Sex-Based Rights. If you want to help the Russian anti-femicide project — you want to volunteer, or make a good website, or donate money, or report on femicide in Russia — write to me.

Thank you to Lyubava for taking the time for this interview, and for Anna for the translation.

Contact: whnzine AT gmail.com