Интервью с участницами Горбаневских чтений 2021 #горбаневские_чтения
Екатерина Храменкова, 30 лет
— Екатерина, расскажите про географию вашей жизни.
— Родилась в Москве, половину жизни провела в Крыму, учила украинский язык в детстве. Мои родители хотели воспитывать детей вдали от мегаполиса и в 90-х купили дом в Крыму. У родителей не было там родни. К нам относились доброжелательно, но мы всегда были приезжими, даже спустя 10 лет постоянного проживания там, мою маму называли «Москвичкой». И это отразилось на моей учебе в начальной школе.
— Про школьные времена?
— Я рано пошла в школу, в 6 лет, и не была в детском саду. Я была активным, веселым, хорошо умеющим читать ребенком. И мне хотелось пойти в школу. Но я совершенно не привыкла ни к уличным играм, ни детской агрессивности, которую увидела там. В результате, я столкнулась с травлей. Меня не принимали, и я впервые испытала одиночество и ощущение своей исключенности, «лишности». Это было очень сильным и тяжелым чувством для маленького ребенка. До сих пор помню, как скучала на переменах и чувствовала, что не понимаю, зачем я там, на самом деле какая связь между мной и школой. Меня дразнили: я была не только из другой деревни, чем та, где располагалась школа, но и из другой страны. И на фоне привыкших к другому общению, задиристых детей, была слишком домашней. Позже я переехала учиться в Подмосковье. Там я тоже столкнулась с давлением, как новенькая, причем со стороны не одноклассников, а девиц из другого класса. Это закончилось дракой. Меня побили, но мне даже тогда было странно ударить в ответ человека, я не могла испытать злости, только удивление и испуг. Но после этого происшествия девочку, напавшую на меня, вызвали к директору. Там тоже было свое хулиганское дон-кихотство, девочка-зачинщица сама пришла в кабинет, и сказала, что это она виновата и подговорила более сильную подругу забить мне стрелку. После этого конфликт был решен, эти девочки извинились. Сейчас я понимаю, что когда мы молчим в школе, идем на стрелку, например, как было в моем случае, это неверно. Мы имеем полное право на защиту институции, где находимся, в этом случае, потому что мы неприкосновенны. И вся риторика про стукачество выгораживает насильников также, как в случае с насилием против женщин. Обратись я сразу к директору, вероятно, проблема решилась бы без этого стресса и насилия в мой адрес. Но у меня была установка, что так делать нельзя. В итоге это на руку только агрессорам. В моем классе у меня появилась хорошая подруга и вообще атмосфера стала нормальной. Меня огорчало только, что одного мальчика часто задевали одноклассники. Я пыталась вмешиваться в таких случаях. Естественно для того времени, внешняя социализация шла через музыку и тексты. Я и моя подруга слушали рок. Тем не менее, там меня шутливо называли «крымчанкой», за мое более мягкое, хоть и правильное произношение. Таким образом, я с подросткового возраста привыкла, что нет места, где я могу быть полностью своей. Но есть близкие люди, которых мы встречаем.
— Как вы выбирали вашу профессию?
— Это было естественным выбором. Мои родители связаны с литературой, я привыкла слышать разговоры за столом о книгах, в 4 научилась читать, много придумывала. Я дважды подавала документы в Литературный институт, поступила со второго раза. В литкритике меня привлекло желание ее переделать. Находить авторов, которых стоит читать, а не ругать. Это был протест против критики, я думала, что ее нужно изменить и переделать изнутри. Позже я поняла, что она действительно нужна пишущим людям и что мои чувства вызывает лишь один ее сегмент, с которым я была не согласна. Связана косвенно. Я преподаю в качестве репетитора литературу, изредка пишу литкритику, пишу тексты для туристического сайта. Но институт дал мне достаточно много, я получала удовольствие от учебы и использую эти знания в личной творческой работе.
— Расскажите про маму и бабушку побольше…
— Моя мама когда-то печатала и распространяла религиозную литературу в самиздате, когда ей было около 20-ти. У нас дома обсуждался Солженицын, Сахаров и другие значимые фигуры, все это я слышала с детства, присутствуя за столом, когда мама разговаривала с гостями. Никто не отправлял меня раньше спать и я впитывала в себя эти истории. Мама на память читала стихи Серебряного века и рассказывала мне о репрессиях. Кроме того, родители собрали большую библиотеку, и я лет в 8 или 9 прочла роман Майн Рида о рабстве. Там были иллюстрации невольничьего рынка, истории, как детей разлучали с матерями, как людей оценивали как товар, как с собаками искали беглых. Все это вместе больше всего на меня повлияло.
— Ваши подруги сейчас разделяют ваши взгляды?
— Мои подруги также бывают на митингах или вспоминают о репрессированных, читая имена у Соловецкого камня.
— Расскажите про ваш самый первый протест или социальную инициативу…
— Первый протест был в 2014-м году. Я вышла на Красную площадь с плакатом против российских танков в Крыму. Мои близкие друзья присылали мне фотографии военного вертолета и кораблей, когда по официально все еще отрицалось. В итоге, они написали отказ от российского гражданства (его принудительно давали всем, кто не напишет отказ) и были вынуждены уехать, т.к. подпали под людоедский, вытесняющий из родных домов закон, что на территории можно находится только 6 месяцев в году людям без российского гражданства. Конечно, это можно обходить, пересекая границу, ставя регистрацию, но им было отвратительно то, как это происходило.
Я впервые ощутила чувство родной земли, по которой идут танки. И при этом это была военная техника страны моего гражданства. Сильное ранящее чувство буквально вытолкнуло меня на площадь. Мне казалось, что нет ничего естественнее, чем пойти в самый центр, чтобы сказать под Кремлем о своем протесте. Я была одна и не предупредила своих друзей. Законов я тогда особо не знала, хотя сейчас понимаю, что штраф, который в итоге мне выписали, стоило бы попробовать оспорить. Ко мне подошли полицейские, попросили убрать плакат. Я сказала, что считаю нужным его держать, потому что против военных действий, а они могут меня задержать, если это соответствует их правилам. Сейчас я понимаю, что те ребята давали мне возможность спокойно уйти. Но я была очень напряжена и оценивала ситуацию через призму совести каждого. Что я делаю свое – они – свое и если считают нужным, могут меня задержать. Они отвели меня в отдел, и провели на второй этаж в чей-то кабинет. Там со мной долго и вежливо говорил какой-то человек о моих взглядах, почему я вышла на площадь. Я отвечала абсолютно честно и спросила, неужели он не понимает, что мы не должны соглашаться с таким насаждением власти, что это нечестный референдум, т.к. были военные, и что российских военных не должно быть в Крыму, это может спровоцировать войну. В итоге был суд и штраф 10 000. На суд меня ходила поддержать моя подруга, за что я ей благодарна. Я чувствую поддержку от окружения, хотя и волнение за меня.
Да, выходить мне было страшно, и при этом это был какой-то подъем, мои ноги шли сами, я словно не могла не выйти. Но тогда я не знала никого, кто делал бы подобное, не знала, что могу получить помощь из-за штрафа или позвать кого-то сфотографировать акцию.
— Что другие люди считают вашими социальными достижениями? Что вы сами считаете такими достижениями?
— Сложно сказать. Я немного работала (скорее волонтерила) в Гринпис и организовала впервые в жизни две лекции, найдя бесплатную площадку для спикерки в антикафе, курируя все. Это было ново для меня, и я этим, наверное, горжусь. Еще я примерно полтора года занималась волонтерством от храма, отправляя на деньги прихожан посылки и писала письма заключенным женщинам в колонии. Мне кажется, это было важной деятельностью, я всегда ее оценивала как связь христианского служения и феминистского сестринства. Еще я горжусь, что когда на иркутский кризисный центр «Мария» начали оказывать давление чиновники, пытаясь отжать дом, где жили женщины, мне удалось с помощью постов в фемгруппе «Сестры для сестер» поднять волну, мне стали звонить и писать журналистки, в том числе с Радио Свободы. В итоге центру помогли оглаской. Мне нравится моя статья на РФО «ОНА» «Развод с государством». Другие отмечают чаще мои выходы на пикеты и волонтерство.
— Перечислите идеи, за которые вы выходили-выходите протестовать.
— Обычно я выхожу за политзаключенных. Ходила на апелляцию в суд по делу Кости Котова и писала об этом для Активатики, выходила за Олега Сенцова с плакатом, за Андрея Баршая, против изменения Конституции. Выходила за сестер Хачатурян дважды, и делала о пикетах феминисток текст для Активатики, выходила с текстом 29 статьи Конституции, в которой говорится о свободе слова, в поддержку Светланы Прокопьевой. Хожу на митинги против арестов, за свободу политзаключенных, честные выборы. Последний митинг, на котором я была, шел 22 апреля против сфабрикованного дела и незаконного ареста Алексея Навального. Также я подписываю много петиций в защиту экологии, против насилия и ряда новых репрессивных законов, пишу о проблеме насилия. Обычно я чувствую сострадание к людям и гнев к захватчикам у власти, которые нарушают базовые права человека, не служат обществу, участвуют в разрушении экологии, строят МСЗ, например, относятся к природе и людям как к источнику для эксплуатации, развязывают воины и поощряют рост насилия над женщинами.
— Интересуетесь ли вы правовыми достижениями других стран? Может быть, вы считаете, что иностранные достижения в России не сработают?
— Я думаю, что многие сработают. Например, охранные ордера и системы отслеживания людей совершивших насилие, или обязательный отцовский декрет, как в Скандинавских странах, или необходимое секспросвещение в школе и шведская система в отношении проституции. Чтобы вовлеченные люди получали всю помощь: медицинскую, юридическую, финансовую, в устройстве на работу, а не стигматизацию и штрафы-аресты-использование полицейскими. И чтобы за обращение к людям, чьи тела продаются, были очень высокие штрафы или недолгие, на пару месяцев, аресты. Это уменьшит трафик рабов, вовлечение детей, насилие и объективацию над всеми женщинами. Это работает у них, сработает и у нас. Отмена оскорбительного списка запрещенных профессий для женщин, вместо него – улучшение условий труда. От этого выиграет все общество.
Необходимо официально осудить преступления советского прошлого. Нам необходимо развивать регионы, создавая хорошие доступные школы, делая свободные от политического давления институты. Искоренение ксенофобии. Оставление денег в регионах, их развитие. Соответственно, и зарплаты станут нормальными. Уважение культуры других народов, т.е. языка, танцев, литературы, но борьба с нарушением прав человека по всей России, особенно в Дагестане и Чечне, где преступления объясняют обычаем.
Естественно, в России проблемы с медициной и закрытыми учреждениями, а также родильными домами. И опыт, как их меняли в других странах, необходимо перенимать. Я в этом не разбираюсь, но люди, которые специалисты в этой области, в России есть. Екатерина Гордеева и Чулпан Хаматова писали в своей книге «Время колоть лёд», как они привозили медикаменты больным детям, как сложно было получать деньги организациям. В России необходимо прекратить оказывать всякое политическое влияние на людей, занимающихся на серьезном уровне благотворительностью.
На самом деле, об этом можно очень много писать. В России изменения нужны везде: суды, ПНИ, тюрьмы, законы, защита прав человека, защита жизни человека, отношение к природе, получение документов (очень высокая бюрократия ради коррупции), институты, которые теперь курируют КГБ-шники и чего быть не должно, прессование ученых…. Сложнее сказать, что не требует изменений.
— Как вы относитесь к мысли, что за права человека должны выходить те люди, у которых для этого есть уникальные возможности для борьбы, или же которым нечего терять, а остальные могут «оставаться при своём мнении» или «протестовать в творчестве»?
— Протест в творчестве – это сильный и действенный протест. Он не менее важен, т.к. воодушевляет и поддерживает людей. И я ценю абсолютно любой вклад. Люди не обязаны жить борьбой и отдавать всего себя борьбе. Нужно уметь ценить мир и понимать, ради чего действуешь. И я, как человек, который ценит мир, не слишком амбициозна и хотела бы жить вне борьбы, в дружелюбном, гармоничном обществе, считаю, что, конечно, выходить нужно всем за создание такого общества, где все смогут жить и реализовываться, не боясь быть запертыми в ужасных условиях, быть изнасилованной, избитой или получить дубинкой по голове. Чтобы преступность была минимальной угрозой, а не частью повседневных рисков миллионов женщин и других людей. Пишу в первую очередь о женщинах, т.к насилие против женщин в реалиях России – высокое на всех уровнях и, в отличии от насилия мужчин над мужчинами, не особо падает, если я правильно помню статистику.
— Назовите пять женщин прошлого, которые вели социальную борьбу и которые помогают вам стать той женщиной, которой вы хотите быть.
— Образ Натальи Эстемировой отчасти, но, в целом, у меня нет таких абсолютных ролевых моделей, я живу свою жизнь и есть люди, которые меня восхищают и при этом их жизненный путь ранит меня, потому что они сталкивались с сексизмом. Астрид Линдгрен – повлияла на возникновение закона в защиту животных и, что очень важно, выступила за отмену телесных наказаний в отношении детей. Ее политические кампании имели успех. Карен Хорни – первая женщина, получившая высшее медицинское образование в Германии и ставшая ключевой фигурой неофрейдизма, показала влияние социума на человека. Она как женщина особенно ощущала это влияние и давление, в том числе в карьере и при получении образования, видела, как социум влияет на мышление, на то, как мы воспринимаем и оцениваем свои силы и способности. Мари Склодовская, которой пришлось уехать из Российской империи, чтобы заниматься наукой, не подвергаясь дискриминации в такой мере.
— Книги или цитаты женщин, которые повлияли на вашу жизнь…
— Знаменитые слова Вирджинии Вулф: «Если женщина хочет писать книги, ей понадобятся деньги и собственная комната» мне кажутся отличной иллюстрацией того, к чему стоит стремиться. Пока разница в зарплатах не искоренена, за детьми и пожилыми родственниками в основном ухаживают женщины, они не могут реализовываться. Т.е. нужна культура и законы, которые изменят эти установки в пользу равенства. Для меня важна поэзия Ахматовой. Художественные образы в детской литературе: Элли, Пеппи, и другие деятельные героини детской литературы.
— Важно ли для вас было узнать, что существуют женщины с похожими на ваши взглядами?
— Конечно. Главным поддерживающим образом для меня всегда был образ моей мамы. Она учила меня свободолюбию, умению выбирать и отказываться в пользу гуманизма от поверхностных желаний.
— Что для вас значит Наталья Горбаневская? (ответ на этот вопрос — транскрипт выступления на Горбаневских чтениях 2021)
— Правозащитница, поэтка, человек, который сделал очень много для диссидентского движения, для России — значит для меня поддержку, историческую поддержку. Это связь правозащитниц во времени. Для меня она человек, который становится для меня опорой, когда я выхожу на акции. Потому что, когда я думаю о таких людях, как она, людях, которые выходили в 68 году, подвергались преследованиям, помещению в психиатрические больницы принудительному, то я понимаю, что её отвага, её мужество в прошлом может помогать мне сейчас, я чувствую, что я не одинока, что есть люди, которые были до меня, и есть люди, которые будут после меня. И для меня это очень важно. Я признательна ей за то, что она сделала когда-то. Мне хотелось бы рассказать о своём протесте, в котором я участвовала в 2019 году. Он был связан с делом Светланы Прокопьевой, замечательной псковской журналистки, которую стали преследовать за её совершенно честную журналистскую речь против насилия. Когда она сказала о том, что подросток, подорвавший себя у здания ФСБ в Архангельске 17-ти летний, является жертвой репрессивного режима. Потому что он это сделал из-за того, что насилие порождает насилие. И государство, которое всё время обращается к репрессивным мерам, вызывает подобную реакцию у людей. Люди становятся всё более сжаты в этих рамках, в этих тисках. И чувствуют, что у них нет выбора. И это трагедия, это не оправдание терроризма. Это анализ, честный журналистский анализ. И за это ей грозило 7 лет тюрьмы. За две страницы текста. И в итоге ей присудили огромный штраф в полмиллиона рублей. Мне хотелось бы выразить ей большую признательность и солидарность. И вот мой пикет с текстом 29 статьи Конституции о том, что цензура запрещается, был посвящён именно делу Светланы Прокопьевой. А сейчас мне бы хотелось зачитать своё стихотворение, посвященное женскому телу, посвященному нашему праву на наше тело. Стихотворение было написано в связи с делом Юлии Цветковой. Потому что Юлию Цветкову, как вы знаете, обвинили в пропаганде порнографии, притом что она как раз делала нечто абсолютно противоположное объективации женского тела. Она говорила о том, что женщина имеет право на своё тело, она возвращала женщинам самоуважение. И её картинки были абсолютно бодипозитивными. Я очень негативно отношусь к уничтожению сексуальности, к объективации тела в порнографии. Потому что, на мой взгляд, сексуальность — это то, что присуще личности. Это наша возможность выразить себя. И порнография делает противоположную вещь, забирая у человека право на собственное тело, объективируя его. Но Юлия Цветкова делала абсолютно противоположные вещи. И в её преследовании, политическом преследовании за фем-активизм, и за её разговор о гендерном неравенстве.
Мое тело — холст, полученный от рождения.
Мне подарил его Бог, родители, гены.
Сколько я помню,
Чуть знакомые мне намекали,
Что оно не мое.
«Почему ты не носишь лифчик?
Не бреешь подмышки и ноги,
Как можно ходить без косметики?
Это неправильно, ты же…»
Неизменно испытывала удивленье,
Слыша это с 13 лет.
Мое тело — холст политического высказывания,
Я этого не выбирала.
Мое тело — искушение корпораций:
«Вы этого достойны».
«Это так женственно: купите, откройте, скройте, накрасьте,
Красота требует жертв».
Я 7 лет бойкотировала магазин напротив:
«Стиль. Движение. Красота» —
Баннер чьей-то рекламы.
Женщины выставлены на плакате,
Почти раздеты, точно невольницы рынка,
Чтоб продать бездушный товар.
Мое тело — мой дом, мой храм,
В нем сознание и душа.
Что мне до внешнего шума?
Возвращаю себе — себя.
— Почему для чтений вы выбрали стихотворение Натальи Горбаневской «Не высокой болезнью, но из бреда ночного»? Чем оно созвучно вам?
— Потому что оно о силе и значении слов, о выборе и о воле. Это значимые для меня категории.
— Должен ли поэт быть гражданином? Может ли поэт не быть гражданином?
— Поэтессы и поэты никому ничего не должны. Но чаще всего авторы хорошей поэзии не обходят стороной гражданскую лирику, потому что слушают и сочувствуют жизни. Необязательно прямо писать про свободу и тюрьмы, чтобы дать почувствовать, что человек – ценен. А вот эта ценность человека и толкает к борьбе с несправедливостью, за милосердие и против жестокости.
— Нужен ли Женский музей в Москве? Как он бы мог выглядеть и о чем рассказывать?
— О законодательстве и традициях, которые мешали женщинам реализовываться. Прямо очень доступно по объяснениям. Такие-то документы запрещали то, такие-то – это. Столько-то умирало при родах. Какая была медицина в отношении женщин показать. Как женщины не могли разводиться, распоряжаться деньгами, как воспитывались, какие от них были ожидания, как это влияло на восприятие себя. Приводить в качестве доказательств влияния на мышление дневники. В целом показать уровень давления на женщин. Обязательно сделать отдел про репрессированных женщин и женщин на войне. Специфике этой дискриминации. О женщинах, которые смогли вырваться и преодолеть, изменить что-то, чего-то добиться несмотря на давление среды. Как это повлияло на общество сейчас. Рассказать и о миллионах тех, кто ничего не добился из-за этого гнета. Если это серия помещений, то в последнем показать, что происходит сейчас, какие есть законы, ограничения, стереотипы, высказывания в адрес женщин. Что сделано и нет. Известных женщин. Показать таким образом, что мы только на середине пути.
— Середина пути — это очень оптимистично. Если бы вы выбирали персонажей для серии подобных книг, какие биографии невидимых женщин российской, советской, родной истории вы бы хотели пересказать для детей?
— Живя в деревне, я часто видела женщин, которые несут на своих плечах всю семью. Я хотела бы рассказать историю, посвященную силе и подвигу таких женщин через рассказ о тете Зине, старой соседке, которой врач сказал, что она не будет ходить. Тогда она велела сыну сделать себе перекладину у кровати и через боль заставляла себя приподниматься. А потом начала ходить снова. И вновь все делать по хозяйству, следить за огородом, цветами, кормить животных… Это женщина невероятной внутренней силы и учительница в прошлом. Но к сожалению, она говорила, что мало видела в семейной жизни хорошего, помощи от мужа, заботы. И мне жаль ее сил и жаль, что она совсем не думала о себе, отдавая всю себя служению семьи. Она и пример огромной воли и пример, как быть не должно. Нужно уметь заботиться о себе тоже.
— Делаете ли вы феминистские проекты?
— Работаю над «Картой неравенства в русской литературе».
— Знаете ли о эпидемии фемицида в России?
— Проблемы огромны, что тут сказать? Нет шелтеров, нет полицейских механизмов защиты, нет борьбы с покупателями проституированных (они часто оказываются жертвами фемицида), нет закона против насилия, значит, нет и механизмов, предотвращающих крайнюю форму – т.е. убийство, нет привычки приезжать вовремя на вызов, нет корректных формулировок для описаний убийств в СМИ… Алена Попова регулярно пишет об убитых женщинах, о фемициде и требует закона против домашнего насилия. Мне кажется, что стоит объединяться, тогда результаты будут выше.
— Алёна Попова пишет про фемицид? Она пишет только про домашнее насилие и избегает слова «фемицид». Закон против домашнего насилия ничем не поможет против фемицида такого масштаба, как в России. Какие феминистские акции и направления деятельности вам в принципе интересны (кроме уличных)?
— Лекции, поэтические мероприятия, организация шелтеров, безопасных пространств, феминистская дача для активисток кажется очень удачным проектом.
— Если бы вы были министром по делам женщин, какие законы вы бы приняли в первую очередь?
— Закон об искоренении насилия над женщинами. Я открыла бы достаточное количество государственных шелтеров для жертв насилия. Провела бы реформу полиции — чтобы полицейские умели работать с пострадавшими женщинами. Тут и психологи, и то, что подозреваемый покидает дом, а не пострадавшая, и запрет на приближение. Запрет отозвать обвинение. Не женщина доказывает, а государство доказывает вину насильника. Шведская модель против покупки тел, сексуальной эксплуатации. Доступная контрацепция, ее бесплатное распространение в вузах, школах, и для социально малообеспеченных граждан. Сексуальное просвещение в школах, чтобы дети знали, что сказать «нет» не стыдно, что секс должен быть осознанный и по желанию, что нельзя давить в вопросах секса, что нужно предохранятся, склонять к сексу пьяную девушку – это недостойно и форма насилия.
— Знаете ли вы о проблеме акушерского насилия и о медицинском фемициде? Беспокоит ли вас этот вопрос?
— Знаю. Беспокоит. Страшно думать о родах. Есть понимание, что нужны накопления для более благополучных родов и вообще рожать лучше не в России.
— Как вы для себя решаете проблемы насилия и пренебрежения в медицине?
— Хожу в платную гинекологию к вежливой и внимательной докторке.
— Работаете ли вы в профсоюзном движении?
— Нет. Сторонюсь движений и людей. Но подключаюсь иногда к инициативам.
— Сталкивались ли вы или ваши подруги с абьюзом со стороны мужчин-правозащитников?
— Наверное, не сталкивалась. Мне либо кто-то очень нравится, как Константин Котов, Алексей Миняйло, либо я слышу плохие истории. Но ни с кем не сближалась.
— Есть ли решение таких ситуаций в условиях диктатуры?
— В условиях диктатуры решение – объяснение, почему нельзя так делать, осуждение, отказ от контакта. Когда Шендерович оскорбляет феминисток, он остается для многих в правозащите вполне нормальной фигурой. Должна быть критика от людей, которые имеют для оскорбляющих вес. Наверное, это решит время и просвещение.
— Удивительно, когда Шендеровича вообще упоминают в контексте правозащиты после Муму. Как вы относитесь к тому, что после скандалов, связанных с насилием над женщинами, мужчины не подвергаются никакому осуждению со стороны общества, сохраняют посты и социальный статус «борцов»?
— Негативно. Мне это неприятно. Это утверждение небезопасной среды.
— Как вы реагируете на мачистское насилие со стороны властей?
— Всякий раз, когда я вижу, как грубо говорят полицейские с кем-то, (мигрантами, музыкантами, нищими или бездомными людьми) я испытываю боль. Мне кажется, эта демонстрация силы и жестокость, нечуткость – вполне подходит под описание. Иногда я вмешиваюсь, чаще – нет. И это всегда стресс, какую бы стратегию я не выбрала.
— Участвовали ли вы когда-нибудь в 100%-женских проектах, группах, протестах? Видите ли вы для себя больше возможностей для реализации, если мужчины не мешают вам?
—В целом да, нравится, с женщинами бывает проще обсудить сложные вопросы, когда все мнения спокойно выслушиваются и идет поиск компромисса, меньше встречается склонности к необдуманному риску. Но у меня небольшой опыт. Я работаю больше на себя и одна, мне сложно сказать. Думаю, смешанные коллективы не хуже, но должны быть примерно 50 на 50 и при этом женщин должно быть не меньше на высоких позициях, а лучше больше, чтобы не происходило привычного перетягивания мужчинами внимания на проблемы им знакомые, без учета женского опыта и решений, отвечающих интересам и женщин, а не только мужчин.
— Сама идея радикального женского пространства — в том, что в смешанном коллективе мужчины неизменно начинают доминировать и продвигать фемицидные стандарты. Что посоветуете начинающим активисткам?
— Участвовать в пикетах. Пикеты — это стрессово, но не страшно. Вы не обязаны заниматься активизмом до потери сил и брать на себя всю боль. Обязательно заботьтесь о себе и выключайте поток мыслей о несправедливости. Сохраняйте баланс между личным, то есть вашими увлечениями, встречами, работой, учебой и политическим. Хвалите себя, независимо от результата. Благодаря акции, компании, пикету в России вовсе не всегда удается кого-то отстоять. Но они работают, просто медленно. Ваш вклад важен. Вы имеете право бояться. Иногда вы сможете выходить или заступаться, иногда – не будет хватать сил. Но важно не бросать дело и верить в свою ценность и в значение вашей деятельности. Есть разные формы активизма. Вы не обязаны быть на баррикадах. Но вы всегда можете найти для себя подходящую форму протеста. Важно не быть равнодушными, но это не значит, что всем подходит одинаковое. Есть волонтерские проекты, подпись петиций, распространение по подъездам и домам памяток с телефонами Кризисных центров и телефонов для пострадавших от домашнего насилия. Если есть возможность – помогайте деньгами организациям. Занимайтесь личным активизмом – то есть не стоит улыбаться сексистским шуткам, например, учитесь возражать в спорах. Но если вы чувствуете, что вам трудно не быть вежливой автоматически, то не корите себя. Мы все воспитаны в такой культуре, где принято на сексизм отвечать вежливостью, со временем вам будет легче противостоять. Вы не одна. Это очень важная мысль. Вы действительно не одна. Есть и будет много замечательных женщин, которые разделяют ваши чувства и мысли. Вы правда много можете!
