— Лолисанам, расскажите о ваших бабушках и маме…
— Мама была принципиальной, бескомпромиссной и честной женщиной. Трудоголиком. Она была медиком, педиатром, спасла многие жизни детей и ее всегда встречали с уважением и почти обожествляли в нашей местности. Я жила не в большом городе, а в захолустье, куда прадедушка был сослан в период раскулачивания. Я жила рядом с хлопковыми полями, где часто пролетал кукурузник и меня всегда тошнило от его распылявшихся дефолиантов. Мама была занята своей работой, мы никогда с ней не разговаривали как подружки. Я ее побаивалась и всё. Я не так боялась отца, кстати, но это не означало, что он мне был другом. Меня воспитали в уважении к старшим, и мы, дети, соблюдали дистанцию с родителями и родственниками.
Мои бабушки были из разных сословий. Мамина мама была невысокомерной, из сословия попроще, папина мама была чопорной, происходила из семьи побогаче. Они и внешне были разными: мамина мама белокожая и предприимчивая женщина; папина мама была темнокожей, надменной аристократкой. Она много лет не разговаривала с моими родителями, потому что папа решил покинуть родительский дом, не согласовав своими родителями, то есть она не разрешила покинуть дом, а папа осмелился ей перечить. Ее муж, мой дедушка с папиной стороны, казался очень добрым и умным мужчиной, но в семье их, кажется, бабушка была главной. Мои родители помирились с бабушкой, когда мне было 9—10 лет, после того, когда появились мои белые пятнышки, витилиго. Мои родители, особенно мама, просила прощения у бабушки несколько часов — как церемония, что ли. Но я тогда так и не поняла, простила бабушка папин проступок или нет. Я уже в детстве решала кроссворды жизни, я уже тогда понимала устои традиционного общества.
Мамина мама была попроще, и я часто гостила у нее на каникулах. Нас не пускали в пионерский лагерь, и я поэтому на целое лето уезжала к бабашке. Я только была однажды в Артеке и то, пришлось 3-му секретарю ЦК Комсомола вмешаться и поговорить с папой, чтобы меня отпустили в Артек, так как эта путевка была наградой за мою успешную учебу.
Я выросла с мыслями, что не хочу ни от кого зависеть. Я любила своих родителей, но я не хотела быть похожими на них. Мне никто не нравился из женщин, которых я видела вокруг в детстве. Я замечала все слабые стороны как своих родителей, так и бабушек. То, что, они говорили, мне никогда не нравилось, то есть я не признавала никакую сакральность, ни в чем. Все что я любила в детстве — это валяться на траве, наблюдать за живностью, копошащейся в траве, лепить из глины разные фигурки, листать журнал «Юный художник» и наблюдать за поведением людей. «Юный художник» был дорогим изданием и только один раз мама сделала годовую подписку на этот журнал. И все выпуски этого журнала были как реликвия потом.
— о школе…
— Я не любила садик, школу и институт. Первое образование я получила в советское время и уже позже сама находила, где учиться, мне нравилось учиться. Не хочу говорить гадости про советское время. Там полно было недочетов, но также было много преимуществ в виде бесплатного образования, медицины и тд. Много чего хорошего было тогда, но мы же говорим обо мне, и я говорю о себе того времени. Я никогда не скакала, как угорелая в саду, также, как и в школе. Я училась в русском классе и у нас к местным национальностям относились чуть свысока. У нас в классе было около 35 детей, гендерно примерно поровну. Хорошо помню всех учителей. Я любила математику и ее производные, историю, литературу. Плохо соображала в физике и химии. Возможно, личности учителей влияли на любовь к предмету. Я очень хорошо понимала учителей предметы, которые любила, и не понимала совсем тех педагогов, с которыми не установились эмоциональные связи.
Меня мальчики с национальных классов обзывали пес. Так обзывают людей с белыми пятнами. Но это происходило, когда я была маленькой, то есть в 3-4 классах, когда только появились пятнышки. Я делала вид, будто это не мне говорили, и это действовало. Меня не обзывали потом никогда, но, может, я уже их не слышала. Я рано поняла, что можно ничего не слышать и не видеть, или замечать, но не реагировать. Я не чувствовала себя полноценной в обществе из-за своих пятен, но зато я хорошо понимала, что с этим надо что-то делать, я осознавала, что они у меня навсегда и я не имею права себя травмировать. Я спасала свою психику и себя как цельную натуру, не общаясь с людьми, близкими к традиционалистским взглядам, то есть избегала быть в их атмосфере, вела себя как чужестранка. До сих пор чувствую себя чужой везде. Мне нравится не принадлежать ни к какой идеологии или религии. Мне нравится относиться ко всем с пониманием, но отстраненно. Единственно я себя осознала в искусстве, или около него. Мне так спокойнее.
Переломный момент развала Союза застал меня далеко от столицы, где сейчас живу. В тот год я закончила институт и должна была работать в школе, ненавистном мне учреждении. Я поступила в институт с одним экзаменом, потому что закончила школу на медаль, экзамен вступительный тоже сдала на отлично, но это был не тем институтом, на который я мечтала поступить. В последний год школы я училась на подготовительных курсах в МГУ. Я заплатила за учебу на курсах, мне прислали учебники и график заданий, оценки были средние, и поэтому, когда я рвалась в Москву, меня родители не пустили, они сомневались в моем поступлении и решили, что я буду поступать в близлежащие Вузы. Я поступила обычный пединститут с легкостью и также покинула его.
За 2 года до развала Союза я пережила шок, потому что в 1990 году были февральские события, и я была свидетелем агрессии толпы. Молодые люди были вооружены булыжниками и наше такси было остановлено, и мы подверглись допросу парнями с толпы, но мы не выходили с машины. Они спросили про на нашу национальную идентичность. Я сказала, что я не армянка и не азербайджанка, а узбечка, и нас отпустили. В тот год по стране прошел слух, что завезли армянских беженцев, отсюда началось недовольство людей. Я жила в стране, где с развалом союза начались беспорядки. Мне это не нравилось, но, с другой стороны, я приняла это как факт и всячески помогала своей сестре, которая жила во время гражданской войны в городе. У меня появились националистские идеи, но позже я стала осознавать, что я русскоязычная, и я не смогу взять сторону националистов. Я поняла, что я имею идентичность — советскую, не узбекскую, не таджикскую, а русскоязычную. Я сильно переживала, когда стала узнавать правду про сталинизм, ГУЛаг и тд., мне было стыдно за свою советскую идентичность, но что я могла сделать? Только покаяться, простить прощения у всех и за всех. Я призываю всегда и всех покаяться. После фильма «Покаяние» это главное слово, связанное с моей советской идентичностью.
— Встречали ли вы в детстве (в кино, театре, литературе) ролевые модели для девочек, которым хотелось бы следовать? Расскажите о них.
— Моей маме нравилась моя одноклассница, она ставила ее мне в пример. Она была русской девочкой, голубоглазой, с длинными русыми косичками. И я ненавидела факт похожести на какого-то. Мама ставила в пример ту девочку, искренне восхищалась ею. Я не имела ничего против этого, но я ненавидела сравнения вообще. У меня бы никогда не было голубых глаз и длинных русых волос. А мама была простой и любила тех, кто был мил внешне. Я всегда была сосредоточена на себе. Я очень любила остаться дома одной, тогда я могла одеть любимый сарафан, который одевала по праздникам, или праздничным выходным. Но, так как таких дней было мало, поэтому если случалось, я одевалась для себя и крутилась у зеркала. Я находила себя чрезвычайно привлекательной, и кстати до сих пор люблю часто смотреть на себя в зеркало. Мне никогда не нравились ни Уланова, ни Зыкина, ни Пугачева, ни Ротару, кто еще был в советском телевизоре. Когда я покинула родительский дом для учебы, я свою стену в спальне съемной квартире украсила картинки портрета певицы Мадонны и некоторые фото женщин с Кубы. Мне очень нравилась волевой вид этих крупных женщин и вид самой Мадонны. Ее творчество было ни при чём, я тогда плохо знала её творчество, она мне внешне нравилась. У меня и сейчас мало кумирш, но все-таки больше, чем тогда. Мне нравится Кандолиза Райс, Опра Уинфри, Екатерина Шульман, Кристин Лагард, леди Гага. Но это больше среди известных перечисленных, на самом деле, среди неизвестных намного больше людей, которые мне нравятся. Я обожаю интеллект. В РТ мало интеллектуальных людей, но есть несомненно. Я люблю правозащитницу Дилрабо Самадову, интеллектуалку Зухру Халимову, исследовательницу Софию Касымову. Здесь много интересных и душевных людей. Я обожаю истории людей искусства, всего того, о чем обычно не расскажут книги, но зато есть люди, которые всегда поделятся своими воспоминаниями.
— Как складывалась ваша жизнь дальше?
— До 1999—2000 я занималась мелким бизнесом, чтобы выжить. Пережила гражданскую войну, связанные с ней голод и разруху. Но у меня произошел перелом благодаря вмешательству одной девочки, которая была младше меня на три года. Я ее встретила в 1995 году, еще во время войны тут. Она пришла в бизнес-организацию, в поисках работы, а я — в поисках партнерства. Я наивно полагала, что со мной могут сотрудничать богатые мужчины. Не знаю, что она там искала, но видимо наша полуголодная жизнь состыковала там тогда в поисках заработка. Мы подружились, но однажды, в том же году, а может уже в следующем, она попросила в долг небольшую сумму. Я отказала, не от жадности. У меня не было много денег, и все были в обороте, и они мне нужны были. Я боялась рисковать, потому что выяснять отношения из-за той небольшой суммы, я бы с ней не стала, но и терять деньги тоже не хотела. Вообщем, наши отношения испортились. Но мы с ней встретились в 1999 году, и она меня отвела в частный музей и попросила помочь музею. Она выглядела внушительно, чувствовалась, что у нее были деньги, и она работала в международке.
Я начала работать в музее музыкальных инструментов. С того времени началась моя другая жизнь. Я начала учить английский, потому что в музее было много иностранных гостей, научилась писать проекты для получения грантов, стала успешным проект-менеджером. Моя первая поездка за рубеж была в Японию в 2004 году. Я участвовала на форуме молодежи, который проходил две недели, была очарована и страной, и людьми, и на английском хотелось говорить лучше и лучше. Потом у меня была поездка в Италию, и там я узнала о программе, которая легимитировала мою проектную деятельность. Программа называлась Master in Cultural Projects for Development в Италии, и я получила диплом.
Когда я стала заниматься музеем, у меня было несколько проектов, и они оказались успешными. В музей приходили разные известные и неизвестные творческие деятели, и я всегда общалась с ними. Я познакомилась с художниками, и это тоже сказалось на моей жизни. Я стала больше читать, общаться, приобретала больше уважения в глазах людей именно как проект менеджер. Правда, у меня сложились не самые лучшие отношения с хозяином музея, потому что он считал, что я должна была представить ему право распоряжаться грантами, которые я получила. Но я считала иначе. Я получила, значит я же должна ими распоряжаться. Он мне говорил позже, что он в свое время он руководил десятками людей, и все его слушались. Я не злилась, я понимала его протест, потому что так и принято, что хозяева распоряжаются финансами. Но я имела финансовую ответственность перед донорами за реализацию гранта и его отчетности, и должна была оправдать их доверие. Я честно работала и не хотела юлить потом, оправдываться, если бы пошло не так. Я хорошо осознавала свою ответственность и профессиональную силу.
Я набила руку на проектах, у меня появился опыт, а также я подтянула свои теоретические знания по некоторым предметам искусства. Даже сейчас я не скажу, что разбираюсь хорошо в теоретических вопросах культуры и искусства, но намного увереннее, чем это было в начале моей карьеры.
Я интуитивна. Я могу быть и рациональной, а также иррациональной. Я ушла с офиса моей последней работы, потому что, хотела избежать токсичность в атмосфере. Потом, мне не нравился мой программный директор. Он мне ничего плохого не сделал, но мы не долюбливали друг друга. Независимая женщина будет кожей чувствовать мизогониста, мужчину, не уважающую женщину за ее смелость быть самостоятельной. Потом, я человек идейный, я не держусь за почести и зарплаты. Конечно, можно закрыть глаза на многое, но лучше оглянуться вокруг, и найти выход из положения. Для меня стало выходом из положения – это оставить офис и заняться более приятными вещами как саморазвитие и самовыражение.
Как я уже говорила, та девочка, которая меня привела в музей повлияла на мою судьбу. Она меня оставила в музее, и уехала в Штаты, и там вышла замуж. У меня с ней сложились гибридные отношения, как будто мы были подругами, но я чувствовала недоверие с ее стороны. Но, возможно, она никому не доверяла вообще. И потом она дружила статусами, чего у меня не было. Я всегда хотела найти нечто больше, чем статус и происхождение, поэтому не обращаю внимания на происхождение. Мне так важно, чтобы был интерес, позитив в отношениях. Она была позитивной, но она очень хорошо знала, как и с кем общаться. Ее застрелил муж, оставив двух детей сиротами, потому что он себя тоже застрелил. Думаю, каждый только догадывается о причинах случившегося.
Я понимаю, что мы не просто так встретились с ней, возможно для того, чтобы мы помогли друг другу. За год со дня ее смерти я сделала две работы: в прошлом году я сделала перформанс с куклами, отрывок:
и в этом году спектакль:
Обе работы называются «Сквозь тернии к звездам». Ее смерть меня заставляет думать о цене успеха, престижа, о пути, который каждый человек выбирает.
Я не считаю себя известной, не стремлюсь к известности. То есть мне не нужна известность любой ценой. Я никуда не тороплюсь. Я тороплюсь написать всё, что у меня накопилось. У меня три постановки, несколько сказок, статей, которые публикуются на VOCA (Voices on Central Asia) 1 2 3, the Diplomat, Transitory White, GWU.
Я высоко ценю отношения с профессионалами. Я просто обожаю некоторых искусствоведов или журналистов, или киноведов, театроведов, высоко ценю их блестящий ум.
— Сталкивались ли вы с гендерной дискриминацией или ксенофобией во время учебы, в академической среде?
— Вы знаете, это сложный вопрос. Я гендерную дискриминацию чувствовала на работе здесь, в Республике Таджикистан. На последней работе, в офисе, всю техническую работу делают координаторы и в основном женщины, (это сейчас набрали мужчин-координаторов, кажется), а мужчины — шефы и они подписывают заверяют все то, что сделали женщины. Меня этот факт раздражал, мне не нравилось такое положение вещей. Я не выношу мужского засилья ни в профессиональной деятельности, ни где бы то ни было. Я ненавижу подчинение вообще. Я не верю, что женщина произошла из ребра Адама. Не верю.
Я не могу прикидываться дурочкой, чтобы мне дали поменьше работы или облегченную работу, я работаю на равных. Но в офисе были единицы, кто работал так, как я. Может, неправильно смотреть, кто как работает, но я стала этого делать на третий год своего трудоустройства.
Насчет гендерной дискриминации — я ощутила ее сразу, как только появилась в офисе. Они все были женатыми/замужними, с детьми, а у меня не было ни мужа, ни детей. Это, кстати, чувствуется сразу, хотя никто на меня пальцем не указывал. Никто открыто не попрекал, но часто советовали усыновить ребенка хотя бы, чтобы одной не жить, и так жалостливо смотрели на меня. Я вначале чуть опешила, тоже думала, что, может, надо ребенка взять, но потом подумала, что я не буду идти на поводу у своих коллег. У меня есть 2 племянницы и 2 племянника. Я дружу с семьями своих братьев и сестер. Это нонсенс, что обязательно должен быть ребенок. Я никогда не чувствовала желание завести ребенка. Я вырастила своих братьев и сестер, и просто не смогла бы иметь еще детей. Когда каждый член моей семьи, мои сестры и братья определились в этой жизни, у каждого появилась самостоятельность, я почувствовала, что я выполнила свой долг перед родителями.
Я нигде так не была гендерно дискриминирована, как в своей стране. По мнению большинства местных жителей, это нонсенс, когда женщина живет одна, без мужа и детей — она теряет уважения в глазах окружающих. Это нигде не написано, но это очевидно. Это не мои фантазии, это факт. Это надо жить без мужа и детей, самой по себе, и тогда понять можно будет, почувствовать кожей, что такой дискриминация.
В Европе и Америке я хорошо себя чувствую, когда говорю, что я из Таджикистана, но с опаской идентифицирую себя в Москве или ещё где в России. Только там мне страшно идентифицировать себя как представительницу Республики Таджикистан. Людей поражает мой хороший русский, потом начинаются разговоры о моей вере и тд.
— Вы много учились и работали в разных странах, много путешествовали — расскажите о том, легко ли вам было понимать приоритеты новых стран, применить их в своей жизни? Как после этого вы чувствовали себя, оказавшись в прежних условиях патриархального общества?
— Знаете, я легко адаптируюсь. Единственно после Японии я не могла заходить в лифт обмызганный, когда жили на квартире в микрорайоне, и я помню даже прослезилась над тем, что у нас могут плевать в лифтах насваем, а там даже соринку не оставят. Конечно, не благодарное дело сравнивать, сама не люблю этим заниматься, но все-таки сравнения приходят в голову.
Моя страна — великолепной культуры и природы, но мы слишком зациклены на традициях. Думаю, неплохо бы их разбавить, но это может быть противозаконно. У традиций есть мощный сторонник — это власть. И с ней сложно спорить. Однако, чтобы общество шло вперед, надо реагировать позитивно на определенные новшества. Это и означает быть современным обществом. Мое общество патриархально, авторитарно, но тут существует паритет, открыто не трогают людей нетрадиционной ориентацией, и др. Пока ты не идешь против власти, значит все нормально. Это, как я поняла. Еще я поняла, что все что я делаю, это хочу позитивных изменений в своем обществе. Поэтому не важно, где я буду проживать, я все равно буду нацелена на свою страну, и на регион, и содействовать позитивным изменениям в стране.
— Ваша жизнь радикально отличается от патриархальной, от стереотипных представлений. Как вам удалось отстоять своё право быть независимой?
— У меня была свобода для развития вне среды. То есть, когда ты родился с различиями, или приобрел различия, родители освободят тебя от традиционных гендерных стереотипов, смысловых нагрузок типа как надо себя вести девочке, которую надо будет выдавать замуж. То есть меня не заставляли проживать эти смыслы, и я их замечала, но не жила ими. Поэтому, я себя сохранила свободной. Вы знаете, наверное, свободные женщины есть везде. Просто я никогда не интересуюсь их личной жизнью и не смогу вам сейчас назвать имена. Все хотят быть счастливыми, и каждая женщина находит себя в том, что искала. Я никогда не искала замужества и детей. Но вот сейчас хотела бы не быть одной. Но я не боюсь одиночества, мне комфортно жить одной. Но я бы попробовала жить с любимым человеком. Я похоронила некоторые скрепы и готова строить отношения с мужчиной.
— Какие женщины писательницы, возможно, феминистские писательницы особенно важны для вас?
— Очень люблю Элиф Шафак, Шерли Джексон меня поразила, Джоан Роулинг нравится.
В юности поразила работа Маргарет Митчелл, унесенные ветром, Джейн Остин тоже, конечно, из классики.
Читала Софию Касымову, местную исследовательницу и современную таджикскую феминистку, хотела бы чтобы вы обратили свое внимание на ее публикации, она исследует гендерные вопросы.
— В каких феминистских фестивалях вы принимаете участие? Какие еще бывают фестивали в регионе?
— Никогда не участвовала в фемфестивале, но, надеюсь, это ещё впереди. А в РТ отменили даже встречу гендерных активисток, так что не представляю никакого обширного события.
— Каких прав человека, прав женщины вам больше всего не хватает на родине?
— Знаете, мое общество не радикальное, ни в левую сторону, ни в правую. Мы не ненавидим ни наше прошлое, ни настоящее. Тут никого не унижают по национальному признаку, даже когда бывают громкие случаи типа убийства и изнасилования. Я не помню, чтобы громко делали заявления. Власти, в первую очередь, стараются мирным способом уладить все проблемы как с соседями, так и внутри страны. Тут стараются не говорить, не обсуждать никакие нетрадиционные веяния и настроения. Женского обрезания у нас нет. У нас есть законы, которые регулируют информационное пространство, и поэтому мало что можно говорить откровенно. Женских блогов много, но как поняла, они ни о чем для меня. Смотрела как-то, не хочу называть, слабые в интеллектуальном плане и косноязычные. Никого блестящим не назову. Есть Лилия Гайсина, одна из активных и грамотных журналисток, а так особо ни о ком не могу сказать. Мне нравится основатель сайта ТаджикМама, Насиба Аминова. Только эти две женщины хорошо освещают вопросы, связанные с обществом. Они обе интеллектуалки, и я очень высоко ценю дружбу с ними.
Насчет российских журналистов, освещающих вопросы таджикского общества, не знаю. Не слежу за российской прессой и медиа вообще. Мне нравится Анна Толстова, обозреватель Корреспондентъ по вопросам искусства, а так не знаю никого. Екатерина Шульман нравится и как политолог и как активистка. Также мне нравится Саодат Исмаилова, родом из Ташкента, она исследует мир женщины через искусство.
— Проблемы, которые начались во время карантина…
— Моя страна поздно признала существование ковида в стране. Я самоизолировалась, потому что многие друзья уже заболели. Чтобы оказать эмоциональную поддержку нашему населению, я организовала группу на фб как «Я и Ковид». В нашей группе 10 человек, и мы каждый отразили свое отношение к пандемии. Мы хотели бы сделать больше, но каждый был на самоизоляции, и поэтому тяжело было что-тот предпринять. Позже приняли законы, которые ограничивали распространение ложной информации и каждый в группе заявил, что это чуть опасно говорить открыто о вопросах ковида, то есть были приняты законы, что все, что идет о ковиде вне официального мнения, то дезинформация и может последовать наказание. Мы решили переименоваться в группу арт активистов. Но группа не совсем активна, потому что все заняты. Есть Заррина Ходжимуратова, которая делает сериал о людях с инвалидностью, с их же участием. Есть Манижа Абдуллаева, она реагирует на проблемы общества, но не скажу, что очень активно. Алла Румянцева занимается вопросами гендернего активизма через совриск. Зарина Анвар Орипова — фотограф и живет вне страны, ее работы полны поиска себя и человеческой идентичности.
— Стараетесь ли вы «выбирать женщину» если это возможно?
— Знаете, я поняла, что у меня мало работ женщин-художниц в коллекции. Есть только картина Ларисы Ирисметовой и фотография Анисы Сабири. Я хотела бы приобрести работы Марифат Давлатовой, Манижы Абдуллаевой и работы художниц из РТ.
Мне известны женщины в арте — это Фрида Кало, Джоржиа О’Киф, Марина Абрамович. Я знаю их работы, работы Фриды Кало видела в прошлом году в галерее в Роли, Северная Каролина. Среди писательниц и поэтов мои любимые — Марина Цветаева и Анна Ахматова. Они же у меня на полке.
Я только теперь поняла, что надо обращать внимание на арт-работы женщин. Обращаешь внимания на работу, а не на того, кто её создал. Этот мой недостаток хорошо виден за рубежом, я не выбираю бренд, а выбираю модель и сумму. Надо научится делать акценты, но я учусь.
— Как началось ваше увлечение театром?
— У нас в стране нет ни одного театрального режиссера-женщины. Все — мужчины. Я видела документальную ленту Майрам Юсуповой о таджикских мигрантах в России, есть Маргарита Касымова — она в Советское время была активной, Шарофат Арабова, Аниса Сабири, таджикские молодые режиссерки. Есть Нигина Раджабова, которая и кино занимается, и театром изредка, но я не видела ее работы.
Мне нравится актриса Сабохат Касымова, она сильнейшая актриса в стране. Есть Мавлона Нажмиддинова, есть Римма Уланова, тоже очень сильная актриса, но ей мало внимания уделяют, диапазон творчества широкий, но она не совсем востребована. Знаете, я люблю работы режиссера Фарух Касымова, он основатель суфийско-поэтического направления театра в стране. Я намерена продолжить его дело, но пока не знаю, как это делать. Моя недавняя работа с участием его учеников Абдумумин Шарифи и Мавлоны Нажмиддиновой связана с его подходом театральных постановок. Я намерена больше делать, но пока занимаюсь другими делами.
Мне нравится творчество Саодат Исмаиловой из Узбекистана. Она работает на стыке современного искусства и кинематографа.
— 5-10 знаковых модельеров, которых вы хотели бы сделать видимыми на мировом уровне.
— У нас несколько значительных имен в области модной индустрии, и среди них только несколько женских имен. Нафиса Имронова лидирует в этой индустрии.
В РТ запрещен детский труд, хлопка выращивают все меньше и меньше. Все ткани привозные из Китая или Турции. Таджикские модельеры используют привозные ткани, и нитки для вышивок тоже неместные. Вайс Асоев пытался развивать эко-моду, использовать старую одежду, переделать в новую модную одежду. Я знаю это, потому что он получал грант от Сороса на создание этого направления, он приглашал Светлану Станеву с Украины, и они тут здорово мутили. Получился отличный проект.
— Современные писательницы и поэтессы Таджикистана…
— Есть несколько известных имен среди писательниц Республики Таджикистан. Это Гулрухсор Софиева, Аниса Сабири и Гульсифат Шахиди. Гулрухсор можно причислить радикальным активистам. Её ранняя поэзия близка националистическим воззрениям, возможно, поэтому она считалась оппозиционной. Аниса Сабири тоже считается активисткой, но в ее проза менее радикальная по сравнению с Софиевой. У госпожи Шахиди не увидела ничего радикального, наоборот, традиционное восприятие роли женщины присутствует в ее творчестве.
— Как появилось ваше имя?
— Меня зовут Лолисанам. Я придумала это имя придумала в 2008 году, когда разговаривала с востоковедом Лолой Назаровной Додхудоевой. Я зашла к ней забрать книги с ее библиотеки для своей библиотеки, точнее для библиотеки организации «Таджикские танцевальные инициативы». Она спросила меня, как мне с моим именем? Я сказала нормально. Потом я ее спросила, почему она спрашивает. Она сказала, что ей тяжело с этим именем, потому что имя Лола (мое настоящее имя) не имеет заземления. Много амбиций и очень часто тяжело достичь целей. Она пояснила про буквы в арабской вязи что все заглавные и у них большие амбиции. Меня поразили ее слова. Я спросила ее как сделать заземление? Она ответила, что правильно делают родители, когда добавляют приставки к имени Лола, например Зилола, Хилола и тд. И я стала думать, как я могу трансформировать свое имя. Оно мне нравилось, но, когда видела других Лол и которые всегда были разными и возможно простоватыми, мне это не нравилось. Я добавила имя Санам (женщина) и превратилась в Лолисанам. Я до сих пор борюсь за это имя.
Моя близкая подруга, которая живет в России, при звонке приглашения на свадьбу сына позволила себе посмеяться над моим именем. Я, конечно, прекратила/ограничила отношения с ней. Я подумала так: зачем мне общаться с человеком, который даже не спросил меня почему я поменяла свое имя. И что в этом было смешного. Смешно было другое, что я общалась с ограниченной женщиной, замкнутой на своей семье. Но я все равно считаю ее подругой, потому что нас связывает наше прошлое, хотя и не общаюсь особо сейчас. На работе тоже, часто могла слышать «Лола» о себе, могла бы одернуть и подчеркнуть свое имя «Лолисанам», и мне могли в ответ бросить «называем как по паспорту». Но есть люди, которые уважают мои предпочтения, тоже всегда стараюсь в ответ называть так, как представились.
Все что я делаю, я делаю для себя. Я пишу сказки. Я их начала давно писать, то есть это еще началось с моего дневника с детства, когда я анализировала в своем дневнике себя и поступки людей. А первую сказку я написала в 2002 году, когда ждала своего рейса из Москвы в Душанбе, наблюдая за людьми в аэропорту. Потом я долгое время не писала, занималась практическими делами. Но я когда уходила с офиса, я даже не знала, чем буду заниматься, я просто хотела на свободу и быстрее покинуть токсичное место. Я всегда полагаюсь на случай. Я фаталистка. Что суждено то и будет. Я уходила с офиса и кинула старожилам, рядом сидящим в кабинете, что их трехгодичные зарплаты я скоро смогу получить за одно свое произведение. Они ненавидели меня за мой протест. «Как можно быть такой наивной и верить непонятно во что». В том офисе были готовы зарубить рядом стоящего, чтобы сохранить свои места, а меня ценило начальство за трудоспособность. Я была отличным работником, но я чувствовала себя заезженной этим грантами и операционными проектами. Те же рядом сидящие сделают одну конференцию и полгода будут готовиться, и ничего лишнего, кроме того, что надо выслуживаться.
А вот что я имела ввиду, когда говорила коллеге — не помню. То есть я не собиралась писать, я уходила, возможно, заниматься проектами, но не писательским трудом. Но была уверена, что не пропаду без того офиса.
Но с момента ухода я сделала три работы и собираюсь и дальше работать. Не скажу, что заработала, нет, конечно, только пока свои затраты. Но мне так нравится создавать, писать, размышлять. Я показала свои работы очень уважаемому человеку в мире кино еще Советского периода, и он советует заняться серьезно кино. Возможно буду пробовать.
Сейчас договорилась с девочками, журналистками, которые хорошо работают с видеокамерами сделать несколько работ. Первая — о Ленине, почему его портрет у меня в галерее. Деятельность Ленина меня волнует и об этом будет документалка. А вторая, мультик о Хувайдо Тиллозода, ей будет посвящена моя работа.
Мои работы можно купить только у меня лично.
— Как вы действуете для изменения общества, какие ваши личные, персональные стратегии?
— Знаете, чтобы что-то поменять, надо быть честным с самим собой. Человек не может быть правильным во всем. Надо просто идти тем путем, который каждый считает нужным. Полно женщин, которые хорошо живут в семьях. Разве можно их осуждать за счастье которые они имеют. Они часто манипулируют своими мужьями, и начальниками и тд. Если эти женщины счастливы, я рада существованию таких женщин. Если женщина желает изменений и борется, то она должна найти соратников/соратниц, потому что одной тяжело менять ситуацию. Для счастливых ничего не надо менять, они достигли высот и будут смотреть свысока на женщин ищущих, метущихся, будут их жалеть и радоваться своему счастью. А вот протестным женщинам надо объединяться. Мы, женщины, не стадные, мы индивидуалистки, мы отрицаем приемы объединения мужчин. Даже в вопросах феминизма столько разных мнений. А сколько разногласий у мужчин? Думаю меньше. Я просто к тому, чтобы мы поддерживали друг друга.
— С какими независимыми женскими правозащитными проектами вы сотрудничаете?
— Наверное, пока ни с какими. Я хочу выехать со страны и тогда может будет больше свободы, для феминисткой деятельности. У нас есть девочки, которые занимаются вопросами гендерного неравенства. У меня есть интервью, так как бы яснее описана детальность фем. движения в регионе.
Назвать не смогу, они есть, но в тени. В моей стране негативно относятся к феминистскому движению и считают его угрозой для правящего режима.
— Расскажите о вашем опыте получения грантов, сотрудничества с фондами.
— Фондов очень много в мире, поддерживающих различные социальные направления. Надо составить список целевых фондов и начать коммуникацию с ними. Обязательно надо рассказать о себе, о своей деятельности до того, как вы подадите свою заявку. По опыту скажу, что коммуникации облегчают получение грантов.
Мой самый крупный проект был с организацией «Таджикские танцевальные инициативы» (TDI — Tajik Dance Initiative), с 2008 по 2011 годы я руководила организацией и одноименным проектом и грант получали от TCF (the Christensen Fund the US). Мы так много сделали за короткий период: задокументировали нынешнее состояние танца, показали различия постановочного от фольклорного танца, провели большую внутристрановую конференцию на эту тему с приглашением носителей танцевальных традиций и хореографов, успели взять интервью у профессора Низама Нурджанова, который был одним из важных исследователей танцевального наследия таджиков, провели ряд мастер-классов для студентов и журналистов местных вузов о таджиксом танцевальном костюме, семиотике танца различиях постановочных и не постановочных хореографий. Мы хотели и дальше работать, но донор TCF (The Christensen Fund) в лице ЦА представителя и местного кадра Алибека Отамбекова (их представитель по РТ) плохо понимали сути защиты танцевального наследия и развития этого направления таджикской культуры, ставили выше вопросы защиты природы и других видов искусств, нежели танцевальное искусство. Но с донорами тяжело спорить. И я не спорила особо. Там образовалась кормушка, и Алибек был богом. А так как плохо лажу с авторитетами, у меня не сложились теплых отношений с ним, и поэтому отразилось на завершении поддержки нас этим фондом. ИООФС (Сорос в РТ) нас поддержал раз и все, грант деятельность завершилась.
Я подала свою статью о таджикском танце и четырёх хореографах на научно-практическую конференцию в Ташкенте «The Colors of Bukhara – National Dance in 21 century», думаю они скоро её опубликуют.
Для того, чтобы ваш проект прошел, надо внимательно читать тексты про приоритеты донора. Надо знать, как определить круг интересующих его проблем, соответствующим образом сформулировать цель проекта. Обязательно снабдить свои предложения визуализацией. Показать, каковы будут результаты. В донорских организациях часто работают люди, которые имеют поверхностное представление о вашей проблеме, задача человека, который подаётся на грант — предельно доступно рассказать и показать свои проблемы и пути их решения. Обычно доноры реагируют позитивно. Местные доноры негативно относятся к феминизму — не надо забывать, что этот мир принадлежит мужчинам и они решают кому давать гранты. Среди двух проектов — про традиционные сказки и арт-активизм — местный фонд поддержал сказки, потому что арт-активизм малознаком принимающим решения. Хотя если донору деньги приходят из-за рубежа, поддержка свободы самовыражения и арт-активизм подходят для западного грантодателя куда больше. Но местные получатели денег сами решают, как им удобнее — как следствие традиционное направление в искусстве получит больше поддержки.
Если у вас есть возможность общаться с донором лично, это усилит ваши шансы получения гранта. Так что надо общаться, но не будьте монополистами в определенной сфере. Когда донор дает одному и тому же партнеру, он начинает паратизировать. Надо избегать паразитирования. Я знаю арт-организацию, которую донор просто избаловал, начальник той организации ничего не хочет делать, и считает, что на «крошки» это невозможно, не учитывая, что эти деньги могли бы реально помочь арт-сообществу.
— Почему важно социально ответственное инвестирование и социально ответственное отношение к грантодателям? Существует мнение, что деньги можно брать и у сутенера, и у коррупционера, и у рабовладельца, и у насильника, и у диктатора, и у ксенофоба — ведь человек культуры потратит их во благо. Плюс всех этих граждан прилично ввести в проект, жать им руку на камеру, получать медали. Что вы думаете на эту тему. Где граница, за которой деньги приобретают запах крови.
— Отличный вопрос. Есть разница в источнике финансирования. Но это иррациональное рассуждение. На самом деле все деньги имеют историю, замешанную на крови. Отказаться от денег – значит, заранее лечь в гроб и дождаться смерти, появиться в лучшем мире без денег. Вся история человечества свидетельствует о запахе крови на наших купюрах. Джорж Сорос тоже же «ограбил» английский банк, играя на разницах валют, обогатился в мгновенье, и создал организацию, помогающую развитию, бедным, и его идея «открытости и прозрачности» общества не так уж и плоха. Мне она импонирует. Наверное, тяжело определить открытого расиста или ксенофоба и тд. То, что сейчас происходит в нашем информационном пространстве, мы можем забуллить Роулинг за ее анти-транс повестку и подавить ее голос. А на самом деле она говорит о том, что биологические женщины отличаются от транс-женщин. Очень многие ополчились на нее. И если она создаст фонд и начнет раздавать деньги, за её грантами многие не пойдут, наверное. Но, с другой стороны, может и пойдут, со мной в офисе сидел ярый антисоросовец и был доволен получать свою заработную плату с его денег. Я к тому, что этот вопрос индивидуален.
— Отношения с патриархальными властями, организаторами, владельцами музеев. Сформировалось ли у вас мнение насчет непредставленности женщин в группе, «управляющей» культурой.
— Власти рады всегда показать цифры о женщинах, потому что они тоже считают достижением женское представительство в управляющих структурах. Какой женщины имеют там голос — мне неизвестно. У меня нет отношений ни с кем из властных структур.
— Видите ли вы связь между неуспешностью женщины, нереализацией и разрушительным репродуктивным и домашним трудом, с неоплачиваемой работой.
— Вижу. Женщины много времени тратят на возню с детьми и домашние дела. Но с другой, стороны, они успешные в традиционном понимании этого слова. Они «познали материнство и добропорядочный брак». Поэтому это спорный вопрос, и я не могу однозначно ответить на него. А еще, с другой стороны, у них могут быть хорошие мужья, мама рядом под рукой, помощница и она все равно ничего не будет делать. Разве мало таких женщин? Думаю, многое зависит от самой женщины, если захочет развиваться, она будет развиваться, и без мужа, и без мамы, и с маленькой зарплатой. А не хочет, останется «счастливой» женщиной, с мужем под боком, с мамой, и в телефоне, хвастая перед подругами радостями жизни. Все относительно. Но по большому счету, женщины забиты, и они (многие) забиты от отсутствия смелости быть самостоятельной женщиной, и собственной тупости, и эгоизма. Они сами себя вовлекли в болото, часто занимаются сплетнями, осуждают успешных женщин, но без детей. Они думают (имеются ввиду у нас тут), что дети будут смотреть за своими родителями в их старости. Так и есть, очень часто и поэтому свои судьбы посвящают воспитанию детей, которые отдадут свой долг за воспитание. Они тоже правы, но, чтобы быть независимой и идти к своей мечте, вопреки осуждениям, нужна смелость, мужественность и ум. Те, которые осуждают, не имеют достаточно мозгов, думаю, для самосовершенствования. Как я один раз слышала, «я мать только, я могу только правильно воспитывать детей».
— Колониализм: встречаетесь ли вы с этой проблемой во время сотрудничества с женщинами других стран?
— Знаете, я не знаю. Я часто чувствовала раньше (до 2000 годов), что белые (типа русские) женщины привлекательнее меня и умнее возможно. Но все изменилось, как только я начала развиваться и начала общаться вне страны. Я так уже не чувствую, все те, с кем общаюсь, не считаю лучше или хуже. Это отошло. Я оцениваю себя по знаниям или по талантам и тд. Но тоже стараюсь не оценивать.
— Нужны ли улицы, названные в честь женщин? В честь кого вы бы назвали улицу, на которой живете?
Думаю нужны, к нас есть имена женщин, внесший вклад в развитие страны, это и Малика Собирова, и Робияи Балхи, и Зебуниссо, и Гулрухсор Софиева, и много других женских имен. Обязательно должен быть паритет между женскими и мужскими именами в обозначении улиц.
— Женские имена из древней истории Таджикистана…
— Зебуниссо, поэтесса 17 века. Ее творчество меня поразило, она показалась мне феминисткой. В советское время были известны Ходжахон Атабаева, балерина Малика Сабирова, поэтесса Гулрухсор Сафиева, может есть еще женские имена, но мне известны только эти.
— Зачем нужны женские музеи? Есть ли у вас опыт работы или планы работы с всемирной сетью женских музеев?
— Музей нужен как архив, как галерея, там хранится память. Если это женские музеи, значит больше имена женщин, оставивших след в истории. То, что я сейчас пишу для вас, я превращаюсь в ваш музейный экспонат, то есть я уже часть истории. Но я не против. Думаю, музеев должно быть больше, также, как и архивов. Мне нравится музеи своей функциональностью сосредотачивать информацию в одном месте. Я бы поработала на ваш музей. Ведь много имен, которые могут быть частью вашего музея. Можно сделать виртуальные туры по биографиям и творчеству той или иной женщины. Я готова к сотрудничеству с вами и привнести вклад в развитие вашего музея. Но надо будет найти грант, без него будет сложнее оперировать.
Сейчас я буду работать в своем проекте о судьбе 5 летней девочки, изнасилованной, убитой и как ее убийца еще на свободе. Мои все темы о женщинах.
— Ваши советы молодым женщинам.
— Слушать свое сердце, не останавливаться на достигнутом, но слышать другие голоса тоже, объединяться. Больше знаний, меньше нюней и жалоб на трудности. Они всегда будут, надо стойко преодолевать. Радоваться жизни, она такая короткая. Учить английский я начала в 30 лет, мне уже 50, и я понимаю, как я поздно стартовала, но даже это не должно омрачать радость от того, что начала развиваться. Идти вперед, развиваться и быть открытой, даже если есть риск быть не в унисон большинству. Пусть голос слабый, зато свой и искренний. Даже искренние заблуждения имеют право на существование, это лучше, чем повторять чужие заезженные фразы. Стремитесь к осуществлению своих надежд и желаний, это единственное что мы имеем и унесем с собой в другие миры.
Я на стадии открытия своего сайта, но пока есть только ютюб канал и фб.
