Валерия Соколова, писательница и программистка из немецкого города Нюрнберг, участвовала в литературных чтениях, организованных при помощи Габи Франгер. Мероприятие происходило в Museum Frauenkultur Regional — International 26 июня 2020 года. Женский музей Фюрта избрал для себя интернациональную программу развития и сейчас это один из важных центров мирового феминистского движения и часть сети женских музеев IAWM.
Несмотря на коронавирусный карантин, сорок человек собрались чтобы послушать Валерию Соколову — она читала отрывки мемуарных записей и главы из известной и трехкратно переиздававшейся русскоязычной книги «Нюрнберг и Нюрнбержцы». В этих видео вы можете увидеть музейный стенд, посвященный Валерии — теперь он является частью экспозиции Technik # weiblich # logisch
Текст стенда: «Валерия Соколова, инженер-механик и программистка «Нужно что-то сделать, чтобы потом не жалеть об упущенном шансе» В начале 1990-х годов университетской зарплаты (Ростов-на-Дону), где она училась и потом проработала 30 лет, не хватало на жизнь. И оказалась Соколова вместе со своим мужем в Москве, где она, найдя работу по специальности, попала на передний край в области программирования того времени. В 1998 году они эмигрировали. Здесь первой её задачей был немецкий язык, после курсов она отправилась на биржу труда. Чиновник: «Вы не имеете шансов» Я: «В вашей сети я увидела 150 мест работы для себя» Он: «Это работа для молодёжи» Я: «Я тоже хочу работать» Он: «Вам 61 год» Я: «Мне только 60 лет!» Она сделала свою первую интернетовскую страницу, где показала свою квалификацию, и нашла работу. За что она благодарна до сих пор своим коллегам, так это за то, что она была «равная среди равных». (в возрасте 60-ти лет, в чужой стране, в чужом языке, прийти в совсем молодой мужской коллектив – это уже моя добавка!) Уйдя на пенсию, она занималась математикой с детьми мигрантов в одном интергационном обществе, а потом в школе. Но тогда она ещё не понимала, в каком городе она оказалась. И тут, наконец, стало ясно, что надо с этим разобраться. Окунулась в историю города. В 2011 году вышло первое издание книги «Нюрнберг и нюрнбержцы», вёрстку которой она выполнила сама. Сейчас в продаже третье издание книги.»
В интернете без труда можно найти отзывы, которые самые разные люди оставили про «Нюрнберг и Нюрнбержцев»- это большая редкость, когда издание получает только высокие оценки и от историков, и от культурологов, и от местных жителей. Как часто случается, сторонний взгляд на страну оказывается куда более интересным, чем видение местного жителя, которому многое кажется несущественным. Любопытный путешественник же не имеет роскоши пренебрегать мелкими деталями и он вознаграждается видением полной картины. Стиль автора — особенный русский, давно позабытая возможность писать с достоинством и уважением, не утрачивая ясности и не приукрашивая фактические лакуны фантазиями, эмоциями, сленгом. Это происходит и от хорошего знания материала (никаких лакун просто нет), и от владения словом, умения захватить внимание читателя. «Нюрнберг и Нюрнбержцы» не путеводитель или справочник по городу. Это увлекательная история, которую не ожидаешь обнаружить на книжной полке музейного магазинчика, это литература.
Валерия переехала в Германию в зрелом возрасте. Подобно всем эмигрантам, не думала, что изучение языка займет много времени, что поиски работы могут быть исключительно трудными, равно как и самореализация на новом месте. Однако в случае Соколовой — благодаря профессии — эмиграция оказалась сказкой со счастливым сюжетом и принесла, может быть и не великую (пока), но всё таки известность в кругах историков, краеведов, путешественников, литераторов — а также новую идентичность, интересную и счастливую жизнь. Если вы поторопитесь, то сможете приобрести свой экземпляр книги «Нюрнберг и Нюрнбержцы». Сейчас писательница работает над текстом про Карловы Вары и над мемуарами. Заметки о собственной истории она также прочла на встрече в фюртском музее.
Валерия Соколова рассказывает о чтениях: «События происходили в дни, когда только начались какие-то послабления, связанные с короной. Мои подруги, очень преклонного возраста, никак не могли выдержать дорогу в масках на городском транспорте в соседний город. Поэтому пришли единицы из моего молодого окружения и Эва на костылях и болеутоляющих, которая заставила мужа доставить её на машине в бывшую Конюшню Дворца XVIII века, где всё и происходило. Слушателей, похоже, привлекло ложное объявление, появившееся в городской газете о том, что я буду рассказывать о КГБ и о пережитом мной, немкой, в бывшем СССР. Как это объявление могло появиться, к тому времени никто из нас не понял. Городской отдел культуры попросил добавить ещё пару строк к трём строкам, написанными обо мне Арианой, сотрудницей Женского музея, и моей доброй феей. Она добавила, но почему-то появились эти строки вместо написанных ею. Она, романистка по профессии, стала инициатором этого мероприятия. После пары бесед с кураторами музея, речь шла о выставке, экспонатом которой меня собирались сделать, естественно, на немецком, я поняла, что должна дополнить информацию о себе с помощью текстов. Пишу на немецком я много лучше, чем говорю. Эти тексты и родили идею у Арианы – выставить меня на позорище. Я сразу поставила одно условие – я не говорю не немецком. Но меня втянули туда постепенно, как будто ослепив. Пришлось-таки сказать три замечательных фразы для приветствия, которые я придумала. На последней я сбилась и увидела полезшие на лоб глаза рядом сидящей Арианы. Ариана взяла на себя чтение бОльшей части текста. Она читала очень выразительно и красиво. После первой части, о тысячелетней вражде Нюрнберга и Фюрта, раздались довольно продолжительные аплодисменты. Ариана читала, Эва смеялась во всех нужных места, остальные иногда тоже. После окончания чтения я не знала, куда себя деть от ужаса, так как начались вопросы, и я отвечала на моём немецком, содрогаясь внутренне. Потом меня окружили знакомые и незнакомые. И даже купили две книги о Нюрнберге. Эва почти со слезами стала меня уговаривать перевести мою книгу на немецкий, предлагала свою помощь. В общем, как-то постепенно закончилось. Два человека попросили переслать им тексты для прочтения, чтобы насладиться ими. Вот и всё.»
Сайт, где собраны некоторые книги Валерии Соколовой
Далее отрывки из книг Валерии Соколовой:
Первая железная дорога в Германии
(или многовековая неприязнь двух городов)
На широкой улице, ведущей из Нюрнберга в Фюрт над станцией метро Bärenschanze стоит памятник Первой железной дороге в Германии, соединившей в 1835 году эти два города. Обелиск фланкируют две фигуры. В сторону Нюрнберга смотрит властная и уверенная в себе Норимберга, она увенчана короной в виде крепостной городской стены с четырьмя мощными башнями. В сторону Фюрта смотрит нежная и женственная Фюртия с лавровым венком на голове, по-видимому, демонстрирующим, что Фюрт никогда не имел городского укрепления. Сидят они спиной друг к другу, показывая, как говорят немцы, «die kalte Schulter». Это памятник первой в Германии железной дороге. Событие это произошло в тот, почти единственный, короткий временной промежуток дружбы двух городов, в течение многих столетий, мягко говоря, не любивших друг друга.
Во-первых, конечно, возраст. Нюрнбергу только 961 год, а Фюрт несколько лет назад отмечал тысячелетие. Название города Фюрт связано со словом Furt (переправа), у которой когда-то стоял лагерем Карл Великий. Разумеется, эта дата оспаривается нюрнбержцами – они сами имеют пригород (Altenfurt), где по преданию стоял своим лагерем тот же Карл Великий.
Во-вторых, церковь Св. Себальда в Нюрнберге является дочерней по отношению к церкви в Поппенройте (Фюрт), в которой был похоронен отшельник Себальд. Нюрнбержцы «перетащили мощи святого через границу» в свою церковь и придумали легенду о нём.
К тому же известно, что Фюрт принял евреев, выселенных из Нюрнберга в 1499 г. Начавшееся было в XVIII в. развитие Фюрта, которому способствовали коммерческие способности поселившихся тут евреев, тормозилось скверной молвой, намеренно распускавшейся нюрнбержцами по всей Европе. Фюртцы даже предпочитали в то время скорее представляться ансбахцами – Фюртом до 1806 года управляли одновременно Ансбахский князь, Бамбергское епископство и город Нюрнберг.
В период прусского господства во Франконии (1792-1806) между Нюрнбергом и Фюртом частично была построена новая дорога, но война остановила соединение городов. В 1835 г. – вершина дружественных взаимоотношений – Первая железная дорога в Германии «Нюрнберг-Фюрт». Но уже в 1844 нюрнбержцы проложили ветку в Эрланген через Доос, обогнув при этом Фюрт. На рубеже веков бургомистры городов неоднократно пытались объединить города, уже почти слившиеся территориально. Безуспешно. В 1912 году обер-бургомистр Фюрта Теодор Кутцер высказал своё мнение – Фюрт должен «разделить удвоенный блеск Нюрнберга, а не влачить жалкое существование в тени». Душа фюртцев вскипела, и Кутцер вынужден был покинуть город как персона нон грата. Только в 1965 г. произошло, наконец, административное соединение городов.
Но ничто не забыто. Диалог в городской библиотеке Нюрнберга. «Пожалуйста, продлите мне эту книгу о Фюрте». Голос за спиной: «Кто это в Нюрнберге читает о Фюрте?»
Если бы Норимберга и Фюртия поменялись местами!…
Как меня принимали на работу
Посвящено моей «Мотиве», где с ощущением
полного счастья я проработала больше двух лет.
Наконец, после полутора лет жизни на чужбине, наполненных травмами и трудностями вживания, я пришла в себя. Позади сложный перелом левого запястья и два, один за другим, вывиха плечевого сустава. Позади курсы немецкого языка. Наконец, я начала что-то понимать и кое-как изъясняться. Можно было, наконец, оглядеться вокруг. Я чувствовала себя молодой, ну, может быть, тридцатитрёхлетней. Началась новая жизнь. И я была убеждена — я должна была обязательно попытаться найти работу. Мне, конечно, все тут с первых дней говорили, что я не имею вообще шансов. Я-то понимала, что он есть, этот шанс, но, скорее всего, один из тысячи или миллиона. Надо только умудриться его найти и не упустить. Так как я всё равно хотела работать, то говорила о какой-нибудь работе вообще, может быть, связанной с компьютером или нет. Но Пушкин верил в меня и всегда раздражался, когда я начинала говорить о какой-то иной работе. И мой страх перед ним оказался сильнее страха перед немецким программированием.
После несколько месячной, главным образом, моральной подготовки, я сделала свою интернетовскую страницу и разослала шесть резюме. В каждом из них я писала одно и то же: «Я хорошо владею … (здесь следовало то, в чём они нуждались), подробности на моей интернетовской странице». А там я уж расписала себя, как могла. Все надо мной смеялись, все говорили, что шансов ноль.
Чтобы оплатили расходы на резюме, а они довольно большие, на бирже труда надо было заключить договор. Это был не столь приятный этап, как создание интернетовской страницы. Чиновник не хотел подписывать моё заявление на оплату затрат.
Он: «Вы не имеете шансов».
Я: » У вас в сети я увидела 150 свободных мест для программистов».
Он: «Это работа для молодых людей».
Я: «Я тоже хочу работать».
Он: «Вам уже 61 год».
Я: «Мне ещё пока 60».
Он пыхтел, злился, но по закону отказать не мог.
Я, в страхе перед приездом Бори, развернула кампанию по рассылке резюме. Только не могла никак решить, сколько мне надо получить отказов, чтобы он понял, что я не могу здесь найти работу по специальности, 10, 15 или 20?
Я получила уже три отказа, когда вдруг утром меня разбудил звонок. Мне позвонил представитель одной из фирм, получившей мои потрясающие документы, где я, не имея никаких вещественных оснований, расхваливала себя, и пригласил на собеседование. Тогда я совсем плохо понимала немецкий, а уж говорила ещё хуже. Когда я положила трубку, то попыталась понять, что же произошло. Произошло нечто совершенно не ожидаемое мной. На такой поворот событий в глубине души я просто не рассчитывала. До сих пор всё это для меня была игра. Я думала, что разошлю 20 штук, получу 20 отказов и успокоюсь – я де сделала всё, что могла. Звонок поверг меня в состояние шока. Тяжело даются перемены в жизни, даже хорошие. Первое — во что одеться. Об этом только и говорили, когда нам рассказывали о собеседованиях. Я в ужасе побежала во «Franken-Center», готовая к тому, что ничего приличного найти нельзя. Я не знаю, где продаются те вещи, которые мы поношенными покупаем в Secondhand’ах. Так и вышло — всё ужасного качества и просто гадость. Цены высоки, но дело не в этом.
Позвонила в отчаянии моей подруге-негритянке Амине, живущей здесь уже 10 лет, она готова была полтора часа, которые у неё остаются между работой и детьми, отдать мне. Но я уговорила её, что найду сама все те магазины, о которых она говорит. Потом позвонила Кате, Наташиной дочке. К ним я поехала на велосипеде. К этому моменту помешательство моё достигло почти апогея. Я намеренно надела свой лучший наряд — льняные брюки, купленные в Secondhand’е на вес, подаренную мне когда-то Фиминой Галочкой белую блузку и крепдешиновый пиджачок в чёрно-белую клетку, подаренный мне сестрой Галей.
Я попала к ужину. Сначала мы поговорили о том, что я должна и чего не должна говорить, потом какую зарплату прилично просить, потом — что надеть. Катя и Армин, Катин муж-немец, в два голоса закричали, что я вполне могу идти в этом своём наряде. Армин ознакомился с фирмой по интернету и сказал, что это не «спальное место», это провайдер продуктов (матобеспечения для инженеров-конструкторов) всемирно известной фирмы Аутодеск.
На следующий день я отменила занятия математикой с ребёнком, так как не могла ни о чём думать. Утром я поняла, что испытание я не пройду из-за моего немецкого языка. И, если это будет так, то дальнейший поиск работы бессмыслен, так как ощутимо улучшить язык, может быть, я смогу только через несколько лет.
На фирму я поехала уже почти в равнодушии и без надежды на успех. Главное для меня было — хотя бы что-то понять. Это другой город, автобусы ходят редко. Я приехала намного раньше назначенного времени, чтобы иметь время на месте прийти в себя. Мне казалось, что я почти спокойна, так как шансов не было. Но потом, когда я вернулась домой, то не могла вспомнить, был ли человек, который со мной разговаривал, в очках. Это был мужчина, по крайней мере, это я смогла заметить. Первый вопрос, как всегда, я не поняла.
Я: «Что-что?»
Он: «Вы ищете работу?»
Я: «Да»
Он: «Насколько Вы знаете Дельфи?»
Я: «Я не работала с проектами в Дельфи, но я его знаю. Последние 10 лет я работала с Паскалем, и его я знаю очень хорошо. Паскаль – основа Дельфи».
Это была просто глупость. Или он не понял или решил пропустить сказанное мной мимо ушей. Если я не делала проектов с Дельфи, это означает — я его не знаю. И знать Паскаль не означает знать Дельфи.
Он: «Насколько хорошо Вы знаете Автокад?»
Я: «Автокад я изучила, чтобы помогать моему мужу. Он изобретатель и не хотел тратить время на изучение Автокада. Он делал «puzzles» (головоломки, я произнесла – «пузле»), а я потом чертила всё точно».
Молчание.
Он: «Может быть, Skizzen» (наброски)?
Я: «Да, точно» (не смутившись)
Он: «И что ещё?»
Я: «Результатом моей расчётной программы для пространственных конструкций была Лисп-программа, которую можно было запустить в Автокаде. Она чертила рассчитанную конструкцию». Это было правдой.
Он: «Ясно».
Он не узнал ничего нового. Всё это я расписала на моей странице. Потом он начал мне что-то рассказывать. Я не понимала почти ничего. Мою будущую работу я представляла себе, как администрирование (такое слово было использовано в объявлении) какой-то программы по имени «Моцад». В объявлении стояло: «Дельфи. Автокад. Надёжность». Конечно, я надёжна. Я спросила, имеет ли он какую-нибудь напечатанную информацию об этой программе. Понять на слух, что это, я была не в состоянии. Молодой человек сбегал куда-то и принёс мне листочек с небольшим текстом. Ну и, как водится, восхитился моим немецким и рассказал, что он был в России несколько раз и не смог выучить ни одного слова, а алфавит его просто приводит в ужас. «Как это, наша буква «п» у вас означает «р»? Я ничего понять не мог!» Потом последовала пара вопросов о зарплате, которую я хотела бы получать и в каком режиме я хотела бы работать – дома ли?
На своей интернетовской странице я подчеркнула, что предпочитаю работать дома и на работу хотела бы ходить только в случае необходимости.
И после этого вдруг: «Вы нам подходите. Находите ли Вы для себя интересным наше предложение?»
Я: «Да, мне это интересно». Сама не знаю, что мне интересно.
Он: «Тогда мы бы хотели, чтобы Вы сразу приступили к работе».
«Неужели это возможно?! Завтра?!» — в ужасе проносится в моей голове.
Он: «Я должен ещё поговорить с моими коллегами. Я Вам перезвоню через неделю».
Потом он что-то сказал, но что, я не поняла. Ясно было, что он меня куда-то приглашал. А так как я всегда сначала говорю, а потом думаю, то в следующий момент слышу свои слова: «Мой автобус ходит очень редко, поэтому я здесь уже давно, и всё вокруг осмотрела».
Молчание. Он смотрит на меня внимательно. Потом: «То есть Вы здесь всё знаете?»
Я уверенно: «Да».
Он неуверенно: «Тогда, до свидания». Он внимательно и с интересом смотрит мне вслед.
Я выхожу. Иду и вдруг понимаю, что он хотел показать мне свою фирму. Я остановилась, как вкопанная. Надо же так всё испортить! Всё пропало. Мой мозг начал интенсивно работать. Что же делать, что же делать? Я рухнула на лавку, попавшуюся на пути, и замерла в ужасе. Он мне дал визитную карточку, «на всякий случай», как он сказал. Я должна изобрести вопрос, чтобы был повод послать Email и заодно извиниться.
Решилась я на это только через пару дней.
«Я прошу прощения за мой отказ посмотреть Вашу фирму. Это было недоразумение. Ваш вопрос я поняла позже. Вот это мой немецкий, который Вы похвалили».
Ответ пришёл почти тотчас и начинался он так: «Фрау Соколова, успокойтесь, мой русский куда хуже Вашего немецкого. У Вас есть преимущество – знание Автокада».
Через неделю меня пригласили снова. Теперь разговор был втроём. Была, как потом я поняла, ассистент директора. Я же понимала ещё хуже, чем в первый раз.
Мне дали проект договора и стало ясно, что моя работа будет не в «администрировании», а в программировании, да не просто, а надо будет переделывать чужой, огромный проект, написанный на Дельфи. Я спросила у них, правильно ли я поняла прочитанное, и, по-видимому, на моём лице отразился испуг, так как мой собеседник быстро успокаивающе сказал мне: «Ну, в конце концов, будете что-нибудь писать на Яве». Яву я не знаю и знать не хочу. Но деваться было уже некуда. Фирма существует 15 лет и чувствует себя видимо нормально. Я спросила у них об их правилах и традициях. Правило с трудом вспомнили одно – нельзя пить спиртное на рабочем месте до 6-ти вечера. А традиция тоже одна – в пятницу общий обед, все едят варёные сосиски. У них «лучшие в мире варёные сосиски». Ассистент директора смотрела на меня во все глаза, в большом напряжении и даже испуге. Мой блестящий немецкий напугал её не на шутку. В конце разговора она сказала, что это будет испытание для обеих сторон. Меня взяли с полугодовым испытательным сроком. Это был прыжок в ледяную воду… (продолжение читайте в будущей книге)
Мои замечательные немецкие соседи
На вопрос, имею ли я симпатичных соседей, я могу ответить: «У меня были не просто симпатичные соседи, у меня были потрясающие соседи». К сожалению, были. Почти полтора года назад они обе друг за другом в течение одного месяца покинули этот мир.
Мы с мужем приехали в Германию приблизительно десять лет назад. Совершенно случайно и очень быстро мы нашли квартиру, на самом верхнем, шестом, этаже. С лестничной площадки надо пройти через веранду в узкий коридор, в котором находятся три квартиры. Одна из них наша. Нашими соседками оказались две немки, одна одинокая – фрау Криг, вторая – фрау Строка – имела взрослого сына, живущего отдельно.
Фрау Криг тогда была в возрасте чуть выше 70-ти. С ней мы очень быстро подружились, несмотря на то, что она говорила на франконском диалекте, совершенно мной непонимаемом в начале нашего знакомства. Она не имела никакого образования, но знала испанский и французский языки. У неё было редкое чувство юмора и замечательная память, она хорошо ориентировалась в европейской истории, интересовалась политикой и была в курсе всего происходящего вокруг. Скорее всего, она не получила образования из-за того, что её юность пришлась на войну и тяжёлые послевоенные годы. Ко всему этому у неё была замечательная душа и доброе сердце.
Фрау Строка – на три года младше меня. У неё было славянская фамилия, что я, конечно, сразу заметила. Позже я узнала, что она родилась в Верхней Силезии. Силезия – немецко-говорящая территория, всегда разрываемая Германией, Польшей и Чехией. Отец её имел польские корни. Довольно долго она нас очень боялась, мимо меня всегда старалась быстро проскользнуть, вобрав при этом голову в плечи. Позже, когда я узнала её историю, стала понятна причина такого поведения. Она принадлежала к так называемым «последним жертвам Гитлера» — восточным беженцам февраля-мая 1945 года. Её мать с двумя маленькими девочками бежала из пограничной области Польша-Германия на запад. Мой папа с Красной Армией двигался от Сталинграда в сторону Берлина, «преследуя» в том числе маленькую Хильдегард, с которой мы через 50 лет встретились в Нюрнберге. Тогда трёхлетняя Хильдегард в пути заболела дифтеритом, мать отдала её в госпиталь, а на утро обнаружила госпиталь пустым, ночью всех эвакуировали. Девочка оглохла на оба уха, от дифтерита ли или от ужаса, творившегося вокруг, не знаю. Она попала в детский дом, потом в чужую семью, где её строго воспитывали и нещадно эксплуатировали в хозяйстве. Родная семья её нашла только, когда Хильдегард была уже старше 10-ти лет. Отец остался жив, но был очень болен. Оба родителя ушли довольно быстро, и сестёр опять определили в чужие семьи.
Только в возрасте двадцати лет она была прооперирована и стала немного слышать на одно ухо. Получила профессию швеи. Она была очень старательная и самостоятельная, хотя всегда имела очень большие проблемы со здоровьем. Это был настоящий пример стойкости, порядочности и достоинства. Сама воспитала замечательного сына, работала до последнего дня, пока не ушла на пенсию. В шесть утра мы всегда слышали, как фрау Строка стучала каблучками в коридоре, уходя на работу. Она была просто героиня.
К фрау Строке я чувствовала и чувствую до сих пор глубокую нежность. Она была очень достойным и умным человеком. Когда я о ней вспоминаю, то всегда слёзы подступают к горлу.
С этими двумя женщинами мы прожили восемь лет, я бы сказала, в одной семье. У каждой из них лежал на всякий случай ключ от нашей квартиры, мы имели ключ от квартиры фрау Криг. Мы все всегда помогали друг другу. Часто мы пили кофе у кого-то из нас. Фрау Криг всегда рассказывала что-то смешное. Однажды она пришла к нам вечером и спросила, нет ли у нас прибора для открывания бутылок. Я предложила ей помощь моего мужа. Но она сказала: «Вообще-то я слышала, что красное вино снижает сахар, но дело в том, что я не пью одна». А мы как раз купили бутылку хорошего, красного Мерло. Я тотчас пригласила её войти и выпить с нами. Мы тогда вместе провели очень весёлый и уютный вечер. Вот кое-что из её шуток.
Англичанин выпивает свой виски и идёт в паб. Француз выпивает свой коньяк и идёт к своей подружке, немец принимает сердечные капли и идёт работать.
Лев Троцкий сказал: «Революция в Германии совершенно невозможна, так как, прежде чем штурмовать поезд, немцы должны обязательно взять проездные билеты».
«Говорят, что во Франции лучшие вина, лучший сыр и лучшая в мире столица». И добавляет: «Но если о столице идёт речь, то это ерунда. В Германии многие города гораздо красивее Парижа». «Во Франции все города на одно лицо, а в Германии каждый индивидуален».
Как-то я спрашиваю её строго: «Фрау Криг, Вы не забываете принимать свои медикаменты?» «Да, сейчас я покажу Вам». Она быстро идёт в направлении ванной комнаты, вдруг останавливается, поворачивается и спрашивает: «Куда я иду и зачем?» Я открываю рот и вдруг понимаю, что сама забыла, куда и зачем она идёт. Я сижу с открытым ртом, фрау Криг смотрит на меня вопросительно, но вдруг сама вспоминает: «Ах, медикаменты!». Мы обе смеёмся. Как-то она мне говорит: «Знаете, чем я занимаюсь целыми днями?» «Чем, собственно?» «Я целыми днями что-то ищу».
Однажды ко мне днём приходит фрау Криг, в руке у неё журнал, она в жутком возмущении показывает фотографии Страсбурга в журнале, это уютный типично немецкий городской район под названием «Маленькая Франция», дома все фахверковые. «Это что, Франция???» Она рассказывала о своём первом путешествии заграницу, на автобусе с сестрой в Испанию. Перед французской границей их сопровождающий предупреждает: «Пожалуйста, только не задавайте вопросов об Эльзас-Лотарингии!» Фрау Криг громко: «А думать об этом нам можно?» Когда она видит детей, то её лицо просто тает от нежности. Когда она болела, то всегда просила меня или фрау Строку покупать сладости и раздавать детям во дворе.
Как-то она приходит ко мне вся встревоженная – что-то случилось в Африке. «Включите телевизор!» Включаю. Там идёт акция в помощь Африке, надо куда-то позвонить, и два евро уйдут в помощь Африке, где на эти деньги можно жить одну неделю. Вдруг звонок в дверь, открываю, стоит фрау Строка, в её пальцах зажата двухевровая монета, тоже очень взволнованная. Фрау Криг тут же: «Мы должны немедленно позвонить, я плачу за всех!» Типично для фрау Криг. Она всё время ищет, кому бы чем-нибудь помочь. Ко всем праздникам мы дарим друг другу подарки. У меня сейчас осталось очень много самых разнообразных вещей, ими подаренных, от плетёных скамеечек до скатёрок. Когда фрау Строка увидела, что с наступлением первого Адвента у меня на столе не стоит свеча, то на следующий день она принесла мне её, стоящую на кусочке дерева и окружённую веточками хвои.
За месяц до своей внезапной кончины ко мне на чашку кофе со старыми фотографиями пришла фрау Строка, их было совсем мало и только, начиная с семидесятых годов. Я выбрала некоторые и сделала простенький коллаж из них. Юная симпатичная девушка – фрау Строка, потом она же с только что родившимся сыном Клаусом, на балконе — опять она. Новая квартира в новом доме (счастливая!). На последней фотографии – справа фрау Криг, рядом Клаус и последняя слева фрау Строка. В новой квартире. За моей стенкой.
Через месяц после смерти фрау Строки ушла и фрау Криг. Я потеряла свою немецкую семью. Они обе очень помогли мне узнать и почувствовать «немецкую душу».
Заметка, оставленная о чтениях HELENE MAYERHOFER довольно бесцеремонная и эйджисткая в переводе, но сохраним ее для истории:
«Слабоумие и отвага» — так звучит девиз по жизни Валерии Соколовой, программистки-пенсионерки, который и является ответом на вопрос — «Как ей это удалось?» Она, русская по рождению, к тому времени почти шестидесятилетняя, около двадцати лет назад, эмигрировала из России в Германию и здесь вместе со своим мужем построила новую жизнь, оставшись верной при этом своей профессии — программированию. В рамках фестиваля «Фюрт читает!» в городе Фюрт она предложила окинуть взглядом жизнь эмигрантки и женщины в мужской профессии.
Утреннее чтение, устроенное ею в Конюшнях дворца Бургфаррнбах, привлекло, около сорока посетителей, пожелавших ознакомиться с её жизненным опытом. Вместе с Арианой Ниехоф, членом правления Женского Музея, пенсионерка рассказывала анекдоты из своей жизни. «Писать – моя страсть», — уверенно сообщила она в самом начале. Она продемонстрировала манеру точно схватывать окружающее и переводить свои ощущения в слова, когда вместе с Ниехоф (сначала по-русски, потом по-немецки) читала отрывок из своей книги о Нюрнберге, где она в полемической форме обратила внимание на соперничество Нюрнберга и Фюрта. О своей работе в одной IT-фирме в Эрлангене, где Валерия, несмотря на свой возраст, нашла работу, она рассказывает с самоиронией и аналитическим взглядом чужака, которому предстояло самостоятельно справиться с решением возникших задач. Однако, когда проницательнейшая программистка столкнулась с неписаными правилами обращения к коллегам – «на Вы» или «на ты», то оказалась в щекотливой ситуации. Смесь цинизма, прагматизма и терпения позволили Соколовой быстро найти удовольствие на своей новой родине, в том числе и в общении с соседями.»
Смотрите также:
Stadtspaziergang-1.pdf 20-Feb-2021 21:41 10M Stadtspaziergang-2.pdf 20-Feb-2021 21:41 5M
