Перевод Екатерины Менжинской для сообщества fem_books
Ребекка Солнит пытается убить зомби
80 книг, которые женщинам читать не стоит
18 ноября 2015
Несколько лет назад журнал Esquire составил список, который снова и снова восстает из мертвых как зомби, чтобы бродить по Интернету. Насколько я понимаю, список воплощает в себе всю миссию данного журнала. Поскольку ежемесячный инструктаж, который публикуется в этом журнале, нацелен не на меня, я знаю его, в основном, по рекламным слоганам и по расфуфыренным дамам на обложке. Однако я только что прочитала список Esquire – «80 лучших книг, которые должен прочесть каждый мужчина», потому что он выскочил у меня в ленте Фейсбука. Список напоминает нам, что данный журнал предназначен для мужчин, и что, когда многие молодые люди сегодня выступают против «бинарности» гендера, они восстают против куда более влиятельных сил, выстраивающих гендер как Железный занавес посреди человечества. Конечно же, «женские журналы», такие как Cosmopolitan, десятилетиями поставляли не менее опасные инструкции относительно того, как нужно быть женщиной. Возможно, это много говорит о том, насколько хрупок гендер, если инструкции о том, какими должны быть два основных гендера, выпускаются каждый месяц в течение такого длительного времени.
Должны ли мужчины читать не те книги, которые читают женщины? Согласно данному списку, им нельзя даже читать книги, написанные женщинами, за исключением одной книги Фланнери О’Коннор среди 79 книг, написанных мужчинами. Составитель списка создал следующую аннотацию для A Good Man Is Hard to Find and Other Stories (в рус. пер. «Хорошего человека найти нелегко», хотя буквально это «Хорошего мужчину найти нелегко»), это цитата: «Она была бы хорошей женщиной…, если б нашелся кто-то, кто бы стрелял в нее каждую минуту ее жизни». Стрелял в нее. Как мило это сочетается с комментарием относительно Гроздьев гнева Стейнбека: «Потому что все дело в сиськах». Иными словами, книги – это инструкции, вы читаете их, чтобы знать, как быть мужчиной, и именно поэтому мужчинам нужен свой собственный список. А что такое мужчина? Комментарий относительно Зова предков Джека Лондона говорит нам, что «книга о собаках все равно что книга о мужчинах». Вот суки, а (не знаю, как красиво перевести авторское Bitches be crazy men, I guess – это репперский сленг, афро-американский диалект).
Когда я просматривала этот список, наполненный всеми самыми мачо-книгами: много книг о войне, только одна книга авторства открытого гея, я вспомнила, что, хотя женщиной быть трудно, мужчиной во многом быть труднее, потому что этот гендер надо постоянно защищать и демонстрировать посредством выражения «мужественности». Я глядела на этот список, и ко мне непрошенной пришла мысль о том, что неудивительно, что происходит так много массовых убийств. Это же доведенное до крайности выражение «мужественности», если мужские должностные обязанности понимать именно таким образом, хотя, к счастью, многие мужчины нашли более приятные и эмпатичные способы существования в этом мире.
Еще из-за этого списка я задумалась о том, что должен иметь место и другой список (причем включающий некоторых из тех же книг), под названием «80 книг, которые женщинам читать не стоит», хотя, конечно же, я считаю, что все имеют право читать все, что они хотят. Я просто думаю, что некоторые книги — инструкции о том, почему женщины — грязь или почти не существуют, разве что в качестве второстепенных персонажей, или почему они по природе своей злые или пустые. Или же это инструкции по типу мужественности, требующему отсутствия доброты и осознания других, предполагающему набор ценностей, который перерастает в насилие дома, на войне, в экономическое насилие. Позвольте, я докажу, что я не мужененавистница, начав свой список с «Атлант расправил плечи» Айн Рэнд, потому что любая книга, которую так сильно любит Пол Райан (спикер Палаты представителей США, республиканец), несет какую-то ответственность за те несчастья, которые он умирает как хочет причинить.
Если говорить об инструкциях относительно того, что женщины – не люди, то, когда я в первый раз читала На дороге Керуака (в этом списке его нет, хотя The Dharma Bums есть), я осознала, что по книге предполагается, что ты идентифицируешь себя с мужчиной-протагонистом, который убежден, что он весь такой чуткий и глубокий, хотя он и бросает молодую батрачку-латину, с которой связался, предоставляя ей одной разгребать все созданные им проблемы. Предполагается, что с самой женщиной ты себя не идентифицируешь, она-то не на дороге, и отношение к ней не намного отличается от отношения к любому одноразовому контейнеру. Конечно же, я идентифицировалась именно с ней, точно так же, как я идентифицировала себя с Лолитой (а Лолита, этот шедевр отсутствия эмпатии у Гумберта Гумберта, попал в список Эсквайра с застенчивым описанием, о чем он). В конечном итоге, я простила Керуака, точно так же как я простила Джиму Гарриссону его похотливые тексты, потому что у них есть искупающие качества. Ну и в его похоти есть здоровое отношение Среднего Запада, в отличие от текстов Чарльза Буковски и Генри Миллера.
Естественно, все трое попали в список Esquire. Как сказала Дэйна Торториси: «Никогда не забуду, как я читала Почтамт Буковски, и чувствовала себя ужасно из-за того, как рассказчик описывает толщину ног уродливых женщин. Я думаю, это был первый раз, когда я ощутила, как меня отвергает книга, с которой я пытаюсь идентифицироваться. Хотя я все равно ее проглотила, и, конечно, она заставила меня ненавидеть свое тело и все такое». Писательница Эмили Гуд (Gould) назвала Беллоу, Рота, Апдайка и Мэйлера «мизогинами середины века», и этот термин прекрасно описывает этих четырех парней, попавших в список Esquire.
Эрнест Хемингуэй тоже попал в мою зону, закрытую для чтения, потому что если ты основываешь свое искусство на ролевой модели, взятой у Гертруды Стайн, не стоит быть гомофобом, антисемитом и мизогином, а также потому что убийства крупных животных нельзя приравнивать к мужественности. Вообще вся эта связка «ружье-член-смерть» не только уродлива, но и печальна. Ну и потому что его немногословный, вытесняемый в подсознание стиль письма выглядит, в его руках, манерным, претенциозным и сентиментальным. Нет ничего хуже мужской сентиментальности, потому что она строит такие иллюзии относительно самой себя, какие никогда не городил откровенно эмоциональный Диккенс.
Затем то дерьмо, которое Хемингуэй сказал о размере члена Скотта Фитцджеральда, выглядело жалко и мотивы сказанного совершенно прозрачны, потому что в то время Фитцджеральд был куда успешнее как писатель. Да он и сейчас намного лучше, его предложения мягки как шелк, в то время как предложения Хемингуэя похожи на игрушки Тонка, а еще Фитцджеральд проявляет эмпатию по отношению к Дейзи Бьюкенан и к Николь Дайвер, а не только к мужским персонажам. (Среди всего прочего, Ночь нежна можно читать как изучение далеко идущих последствий инцеста и насилия над детьми).
Норман Мэйлер и Уильям Берроуз попадут в первые строки моего списка книг, которые читать не следует, потому что существует так много писателей, которых мы можем читать и которые при этом своих жен ножами не резали и не стреляли в них (а также потому что один писатель, которого всем следует прочитать, Люк Санте, написал на удивление хорошую статью об ужасной гендерной политике, которую Берроуз применял 30 лет назад, и эта статья оказала на меня большое влияние). Все эти романы, написанные мужчинами, кажется, верят в то, что размер важнее всего — это чудовища на 900 страниц; если бы женщина написала их, ей бы сказали, что ее книга слишком толстая, надо на диету.
Все эти сексуально озабоченные книги о насильственных преступлениях против женщин, особенно в случае с Черной Орхидеей – это ужасное напоминание о том, насколько некоторые мужчины могут эротизировать преступления против женщин в книгах, написанных для других мужчин, и как это заставляет женщин интернализировать ненависть к себе. Как недавно заметила Жаклин Роуз в London Review of Books: «Патриархат процветает, потому что он стимулирует женщин презирать самих себя».
Биография Билла Косби на 468 страниц, вышедшая прямо перед тем, как более чем 50 женщин обвинили Косби в сексуальном насилии и его попытках, книга которая, как говорят, отмахивается от всех предыдущих обвинений. Хотя в данном случае мое неодобрение уже и не нужно; издатель заявил в прошлом году: «Мы не планируем перевыпускать бумажное издание или публиковать исправленную редакцию книги». Еще, говорят, существует писатель по имени Джонатан Франзен, но я его не читала, разве что его постоянные нападки в своих интервью на писательницу Дженнифер Вайнер.
В список Esquire попали и хорошие, и великие книги, хотя даже любимый мною Моби Дик напоминает мне о том, что книгу, в которой нет ни одной женщины, часто называют книгой о человечестве, в то время как книгу, где речь идет о женщинах, называют женской книгой. Еще их список хочет, чтобы вы узнавали о женщинах от Джеймса М.Кейна и Филипа Рота, а это не те эксперты, к которым вам следует обращаться, уж не в мире, где существуют шедевры, написанные Дорис Лессинг, Луизой Эрдрич и Еленой Ферранте. Я смотрю на свои полку лучших книг и вижу там Филипа Левина, Райнера Марию Рильке, Вирджинию Вульф, Шунрю Сузуки, Адриенн Рич, Пабло Неруду, Субкоманданте Маркоса, Эдуардо Галеано, Ли Юнг Ли, Гэри Снайдера, Джеймса Болдуина, Барри Лопеса. Все эти книги, если их вообще можно назвать инструкциями, учат нас тому, как расширять наши идентичности на весь мир, представляя себя разными людьми и не только людьми, с помощью воображения, которое представляет собой величайший акт эмпатии и позволяет вам подняться над собой, а не запирает вас в вашем гендере.
17 декабря 2015
Все знают, что женщина, у которой есть мнение, непременно нуждается в том, чтобы ей объяснили, почему оно неправильное. Ну вообще-то нет, все не знают, но кто может устоять и не спародировать стиль Джейн Остин? Ответ: много кто, потому что мы все разные, и некоторые из нас даже не читали «Гордость и предубеждение» несколько десятков раз, но суть в том, что я тут провела несколько интересных экспериментов, высказывая свои мнения, и выяснила, что некоторые из мужчин на них реагируют таким образом, что мое мнение неправильное, а их – правильное, потому что они убеждены в том, что их мнение – это факт, а мое – чушь какая-то. Кроме того, иногда они еще думают, что они должны контролировать меня, а заодно и факты.
Не все знают, что человек, ошибочно принимающий свое мнение за факты, может также по ошибке считать себя Богом. Такое может произойти, если он недостаточно сталкивался с тем фактом, что существуют и другие люди, у которых был другой жизненный опыт, и эти люди тоже рождены равными, обладающими некоторыми неотъемлемыми правами, и с этой интересной и такой опасной штукой в голове, сознание называется. Особенно от данной проблемы страдают белые гетеро-мужчины, потому что Западный мир очень долго показывал им только их собственное отражение в зеркале; еще, оказывается, соглашающиеся с ними женщины сами становятся зеркалами, в которых эти мужчины выглядят в два раза больше, чем в реальности, как сказала Вирджиния Вулф. Мы же, все остальные, привыкли при чтении менять свой пол и свою расу, чтобы идентифицировать себя с такими персонажами как Исмаил, Грязный Гарри или Хольден Колфилд. А вот белым гетеро-мужчинам такое проделывать не приходится. Я какое-то время назад придумала термин, «привелезабвение», чтобы описать, как тот факт, что вы привилегированы, обладаете преимуществами, часто означает, что вам нет необходимости что-то осознавать, ну вы и не осознаете. Отчасти это вас тоже чего-то лишает.
История феминизма заключается в том, что женщины начали говорить о своем опыте, который ранее никем не признавался, а антифеминизм заключался в том, что мужчины объясняли им, что подобных вещей не бывает. «Никто тебя не насиловал», — может сказать вам насильник, и если вы будете настаивать на своем, то могут последовать угрозы смерти, потому что самый легкий способ добиться того, чтобы слышали только тебя – это убивать людей. Небелые люди сталкиваются с похожим дерьмом, им рассказывают, что расизма не существует, никто к ним иначе не относится, раса вообще ни на кого не влияет, потому что кто в этом разбирается лучше, чем белые люди, которые пытаются заставить цветных замолчать? И к квирам это тоже относится, но мы все это уже знаем, или должны бы знать, если мы обращаем внимание на окружающую действительность.
Сам факт обращения внимания – это основополагающее действие, это эмпатия, это то, что вы слышите, видите и воображаете иной опыт, который сами не испытывали, это выход за границы собственного опыта. Сейчас популярен аргумент, что книги помогают нам испытывать эмпатию, потому что они помогают нам представлять себя другими людьми. Или же они помогают нам погрузиться глубже в себя, лучше понимать, что это значит, когда у тебя разбито сердце, когда бы болеешь, когда тебе 6 лет или 96 лет, когда ты полностью потеряна. А не только версии самих себя, которые показаны невероятно крутыми, всегда во всем оправданными, всегда правыми, и живущими в мире, где прочие люди существуют только для того, чтобы подчеркивать, как же мы великолепны, хотя именно таких книг, комиксов и фильмов существует очень много, и они обслуживают воображение мужчин. Это напоминает нам, что литература и искусство могут помешать нам испытывать эмпатию, если они запирают нас в Скучной старой крепости своего собственного великолепия.
Именно поэтому я славно развлеклась в прошлом месяце, когда высмеяла очень мужской литературный канон, составленный журналом «Эсквайер» под названием «80 книг, которые должен прочитать каждый мужчина» — и 79 из них написаны мужчинами. Мне кажется, сам список поощрял их не выходить за рамки своего узкого опыта, и я настаивала не на том, что все должны читать книги, написанные дамами – хотя выравнивание равновесия тоже имеет значение, а на том, что, вероятно, весь смысл чтения заключается в возможности изучать и преодолевать свой гендер (и расу, и класс, и национальность, и момент в истории, и возраст, и способности) и испытывать, каково это – быть другими. Некоторые мужчины расстроились от моих слов. Многих, принадлежащих к этому любопытному полу, легко расстроить, а когда они расстраиваются, они не понимают, что происходит (см. «привелезабвение»). Они думают, что вы неправы, или даже что вы – воплощение зла.
В этом году много говорилось о студентах – точнее, о студентках, о черных студентках, о транс-студентках, и о том, какие они сверхчувствительные, и как они требуют цензуры в отношении прочих. Поэтому журнал «Атлантик», странное издание, которое шатает от прогресса к регрессу, как тяжелый маятник, недавно опубликовал статью о «Поглаживании американского ума». В статье говорится, что «Джерри Сейнфельд и Билл Махер публично выступили против сверхчувствительности студентов, сказав, что многие из них шуток не понимают», и на этих двух белых парней в статье ссылались как на абсолютных авторитетов.
Но если говорить серьезно, вы знаете, кто шуток не понимает? Белые парни. Они шуток не понимают, если шутки касаются их самих и их вселенной, попробуйте – и вы увидите ярость, мелочность, эмоциональные срывы, и фонтаны мужских слез ярости; вы увидите людей, которые ожидали, что все пойдет, как они хотят, и им всегда будут говорить, какие они замечательные. Тут, на всякий случай, позвольте мне пояснить, что я не говорю, что все белые парни шуток не понимают. Многие белые мужчины – а у меня среди них и друзья есть (и, конечно, члены семьи, почти такие же бледные, как я) – обладают чувством юмора, этим талантом видеть разрыв между тем, чем вещи должны быть, и тем, чем они являются, и видеть за пределами ограничений своего положения. У некоторых есть глубокая эмпатия, понимание человеческой души и способность писать, ничуть не хуже, чем у всех нас. Некоторые защищают права людей.
Но ведь существуют и другие, и они-то выскакивают и требуют ласки. Группе черных студентов что-то не нравится и они просят другого довольно вежливо причем, и их обвиняют в том, что они хотят поглаживаний, так словно они просят ядерное оружие. Группе белых геймеров-мужчин не нравится, что женщина-критикесса культуры говорит о мизогинии в видео-играх, и они целый год ее преследуют, бесконечным потоком угроз изнасиловать ее, угроз убить, угроз взорвать бомбу, доксинга (раскрытием чужих личных данных в Интернете), и, наконец, была угроза совершить побоище, в которой Марка Лепина, мизогина из Монреаля, который убил 14 женщин в 1989, назвали ролевой моделью. Я, конечно, говорю о случае с Анитой Саркисян и о Геймергейте. Вот этих парней можно назвать балованными. Нужно их так назвать. Они что, серьезно думали, что весь мир, все люди должны думать, что все, что они делают, все, что им нравится, — это круто – или же заткнуться и молчать? Может быть и так, потому что долгое время они жили в таких условиях.
Я разворошила осиное гнездо на днях, высказав феминистскую точку зрения о книгах. Яблоком раздора послужила «Лолита». Один комментатор написал мне, что идентифицировать себя с кем-то из персонажей при чтении «Лолиты» — значит совершенно не понимать Набокова, и я задумалась, нет ли книги под названием «Читая Лолиту при патриархате». Существует популярный аргумент, что книги полезны, потому что они прививают эмпатию. Он подразумевает, что мы идентифицируем себя с персонажами, и никого не ругают за то, что они идентифицируют себя с Гильгамешем или даже с Элизабет Беннет. Но когда вы идентифицируете себя с Лолитой, вы подчеркиваете, что эта книга о белом мужчине, который постоянно насилует ребенка в течение нескольких лет. Неужели нужно читать Лолиту и старательно игнорировать, что именно в этом заключается сюжет, и именно таковы персонажи? Неужели нарратив не должен как-то соотноситься с вашим собственным опытом? Именно это написал мне этот мужчина-комментатор, возможно, такими словами он пытается сказать, что, прочтя мое эссе, он почувствовал себя некомфортно.
На самом деле, все, что я сказала, было то, что, точно так же, как я идентифицировала себя с персонажкой, с которой погано обходится персонаж из романа «На дороге», точно так же я идентифицировала себя с Лолитой. Я в свое время много романов Набокова прочитала, но такой роман, построенный вокруг постоянных изнасилований похищенной ребенки, прочитанный мной тогда, когда я по возрасту была близка к этой ребенке, напомнил мне о том, каким враждебным может быть мир, или, точнее, мужчины. А это неприятно.
В литературе часто описывается такая тема как повсеместные изнасилования девочек женского пола мужчинами, от «Тесс из рода д’Эрбервиллей» до «Менее нуля», но и в реальной жизни часты такие сюжеты, например, история Джейси Дагэрд (была похищена в 11 лет в 1991 году одним мужчиной из района Сан-Франциско, и в течение 18 лет он использовал ее в качестве секс-рабыни), и все это может оказывать на женщин кумулятивное воздействие, напоминая нам, что мы тратим большую часть нашей жизни на то, то, чтобы тихо и стратегически пытаться избежать изнасилования, и это на нас очень давит и влияет на наше восприятие своей личности. Иногда искусство напоминает нам о жизни.
Роман Гарди, по сути, это трагедия, которая случается, когда у бедной молодой девушки нет свободы выборы, начиная с того, что у нее нет права сказать «нет», когда богатый мужчина навязывает ей секс, а дальше все раскручивается, и ее жизнь разрушена полностью. Эту книгу можно было бы переосмыслить как великий феминистский роман. Есть много писателей-мужчин, даже из прошлого, кого я считаю гуманистами, испытывающими эмпатию по отношению не только мужских персонажей, но и женских: в голову приходят Вордсворт, Гарди, Толстой, Троллоп, Дикенс. (Тот факт, что никто из них не является безупречным человеком, можно обсудить в другой раз, возможно, никогда).
Есть распространенная атака на искусство, которая считает себя его защитой. Это аргумент, утверждающий, что искусство не оказывает никакого влияния на нашу жизнь, что искусство не опасно, и поэтому искусство не имеет смысла упрекать, и у нас нет оснований возражать против каких-либо произведений искусства, а любое подобное возражение является цензурой. Никто еще не выступал против такой точки зрения элегантнее, чем великий и уже покойный критик Артур С. Данто, чье эссе 1988 года на данную тему, сформировало мое собственное представление. Это была эпоха, когда сенаторы-консерваторы хотели ввести цензуру искусства или же вообще закрыть Национальный фонд поддержки искусств. Они аргументировали это, что произведения искусства (например, такие как картины Роберта Мэпплторпа, элегантно формалистские, изображавшие садо-мазохистские игры между мужчинами) опасны, что они могут изменить мышление отдельных людей, их жизни, а затем всю нашу культуру. Некоторые из их оппонентов, к сожалению, заняли неудачную позицию, говоря, что искусство не опасно, потому что, в конечном итоге, оно ни на что не влияет.
Фотографии, эссе, романы и все прочее могут изменить вашу жизнь; они опасны. Искусство формирует мир. Я знаю многих людей, которые натолкнулись на книгу, которая определила дальнейший ход их жизни или же спасла их жизнь. Книги – не отражение жизни; существуют более сложные, менее животрепещущие причины читать их, включая удовольствие, а удовольствие имеет значение. Данто описывает картину мира тех, кто настаивает на апартеиде между искусством и жизнью: «Однако концепция искусства устанавливает между жизнью и литературой очень плотную мембрану, которая гарантирует, что художник не сможет нанести моральный вред, если все понимают, что они занимается искусством». Он хочет сказать, что искусство может нанести моральный вред, и часто его наносит, точно так же, как другие книги творят добро. Данто ссылается на тоталитарные режимы, чье руководство очень хорошо понимает, что искусство способно и изменить мир, и поэтому запрещает то, что для них опасно».
* * * *
Отношение Набокова к своему персонажу можно интерпретировать по-разному. Вера Набокова, жена писателя, писала: «Хотела бы я однако, чтобы кто-нибудь заметил нежное описание ребенки, ее жалкой зависимости от чудовищного ГГ и ее душераздирающей храбрости в течение всей книги…» И женщины, читавшие роман Набокова в репрессивном Иране, как пишет Азар Нафизи в «Читая Лолиту в Тегеране», тоже идентифицировали себя с ней: «Лолита принадлежит к той категории жертв, которые беззащитны и у которых никогда нет возможности рассказать свою собственную историю. Таким образом, она становится двойной жертвой – у нее отнимают не только ее жизнь, но и ее историю. Мы говорили себе, что мы посещаем литературный класс, чтобы не стать жертвами второго преступления».
Когда я писала эссе, вызвавшее настолько раздраженную реакцию, я пыталась сказать о том, что существует канон великой литературы, в которой истории женщин отбираются у них, а все, о чем мы читаем – это истории мужчин. И что иногда это не только книги, которые не описывают мир с женской точки зрения, но и книги, внушающие, что унижение и деградация женщин – это круто.
Художник, рисующий комикс про Дилберта, Скотт Адамс, в прошлом месяце написал, что мы живем при матриархате, потому что «доступ к сексу строго контролируется женщинами». Он имел в виду, что вам не удастся заняться сексом с кем-то, если этот кто-то не хочет заниматься сексом с вами, и без использования гендерных местоимений эта фраза звучит очень разумно. Вам не удастся откусить от чьего-то бутерброда, если этот кто-то не захочет вас бутербродом угостить, и это вовсе не вид угнетения. Вы, наверное, это знаете с детского сада.
Но если считать, что секс с телом женщины – это право гетеросексуальных мужчин, то женщины – это просто сумасшедшие и незаконные сторожихи, которые всегда пытаются влезть между вами и вашими правами. Это значит, что вам не удается признать, что женщины – люди, и, возможно, это исходит из книг и фильмов, которые вы видели или не видели, а также от непосредственного внушения со стороны окружающих вас людей и систем. Искусство имеет значение, и существует довольно много произведений искусства, в которых изнасилование воспевается как триумф воли (см. книгу Кейт Миллет, 1970 года, «Сексуальная политика», говорящую о некоторых из тех писателей, которые попали в список «Эсквайера»). Оно всегда имеет отношение к идеологии, и оно создает мир, в котором мы живем.
Занимающиеся журналистскими расследованиями Т. Кристиан Миллер и Кен Армстронг только что опубликовали длинную статью о том, как полиция поймала серийного насильника (и о том, как одной из его жертв не только годами не верили, более того, ее запугали настолько, чтобы она сказала, что она солгала, после чего ее судили за «ложь»). Насильник сказал им: «Извращенные фантазии захватили его с детства, после того, как он увидел, как Джабба Хатт поработил и посадил на цепь Принцессу Лею». Культура формирует нас. Мрачное и захватывающее эссе Миллера и Армстронга «История изнасилования, в которое не верили» доказывает и то, что поп-культура влияет на людей, и то, что истории женщин игнорируются и дискредитируются.
Но «читать Лолиту и «идентифицировать» себя с кем-то из персонажей — значит совершенно не понимать Набокова, как заявил один из моих добровольных учителей. Мне это показалось забавным, поэтому я опубликовала это на Фейсбуке, и еще один милый мужчина-либерал пришел и объяснил мне, что эта книга вообще-то аллегория, как будто я об этом никогда не думала. Да, это аллегория, но еще это роман о большом старом мужчине, который снова и снова и снова насилует худую ребенку. А потом она плачет. А затем пришел еще один милый мужчина-либерал и сказал: «Вы не понимаете главной истины искусства. Мне было бы все равно, если бы роман был о том, как женщины кастрируют мужчин. Если бы написано было хорошо, я бы захотел такое прочесть. Может, даже перечел бы». Конечно же, такой книги в литературе нет, и если бы милому мужчине-либералу, который так высказался, давали бы читать книгу за книгой, заполненные сценами кастрации, может, даже радостными описаниями кастраций, это оказало бы на него какое-то воздействие.
Спешу добавить, что я не думаю, что эти парни в этот раз сделали мне больно, и я себя не жалею. Я просто глаза таращу в изумлении, глядя на то, какая чушь из них лезет; словно я открыла лабораторию, и они несут и несут мне прекраснейшие образцы. Очевидно, где-то за горизонтом кто-то из них так громко расстраивался, что такой литературный голос как получивший в этом году букеровскую премию Марлон Джеймс сказал: «Мужчины-либералы. Я не собираюсь останавливать ваш неизбежный прогресс к неолибералам, в конечном итоге, к неоконсерваторам, так что я буду краток. Кажется, у кого-то из вас проблема с новой статьей Ребекки Солнит. Одно дело цензура, а другое – бросить вызов чьему-то доступу к деланию денег. Это не то же самое».
И хотя я благодарна Джеймсу за то, что он за меня вступился, я ведь не бросала вызов ничьему доступу к деланию денег. Я просто шутила о книгах и о персонажах, созданных мертвыми писателями. Эти же парни, судя по всему, так расстроились, и так были убеждены, что само существование моего мнения и моего голоса ставит под угрозу их права. Парни: цензура – это когда власти запрещают произведение искусства, а не когда кому-то оно не нравится.
Я никогда не говорила, что нам не следует читать «Лолиту». Я читала ее несколько раз. Я пошутила, что нужен список книг, которые нельзя читать женщинам, потому что довольно много книг, поставленных на пьедестал, говорят о моем поле довольно поганые вещи, но я еще сказала: «конечно, я считаю, что все должны читать то, что они хотят. Я думаю, что некоторые книги — инструкции о том, почему женщины — грязь или почти не существуют, разве что в качестве второстепенных персонажей, или почему они по природе своей злые или пустые». А затем я повеселилась, делясь своими мнениями о книгах и писателях. Но вот о чем я говорила совершенно серьезно. Если вы будете читать много книг, в которых люди вроде вас описаны как одноразовые материалы, или как грязь, где они молчат, отсутствуют, не имеют ценности — это все оказывает свое воздействие на вас. Потому что искусство создает мир, потому что оно имеет значение, потому что оно создает нас. Или ломает нас.
оригинал Men Explain Lolita to Me
