Йога в студии и с учителем — не самое дешевое занятие в жизни. Ты так или иначе платишь огромную цену за участие, в том числе, отдаёшь много денег и ресурсов. Считается, что постоянная практика в коллективе серьезно улучшает качество жизни вообще. Чтобы быть на уровне группы — и в плане ухода за собой, и просто чтобы заплатить за курс, и найти время для регулярных занятий, и чтобы купить одежду и специальные приспособления — коврик, пропсы, ремень — человек должен реорганизовать свою жизнь — найти постоянный заработок, перестроить траты. Так как для йоги следует иначе питаться — например, делать паузы перед занятием, особым образом пить, лучше всего быть веганом и отказаться от психотропных напитков, у людей полностью изменяется питание, а значит, здоровье и настроение. Начинаешь беречь тело, чтобы иметь возможность делать определённые позы — повредишь руку и никакой тебе собаки мордой вниз, подвернешь ногу — и сиди потом в углу студии два часа в расслабляющей позе. Для пранаямы надо дышать чистым воздухом постоянно — никто уже не курит. Нет, не у всех учеников появляются переливающиеся всеми цветами радуги крылья, но люди, которые занимаются в студии, добровольно идут на колоссальные усилия, потому что им нужно переформатировать свои головы, тела, жизни.
И вот однажды кто-то из учениц студии Айенгара на Арбате украл из кармана в женской раздевалке деньги. Это была совершенно ничтожная сумма, несопоставимая даже с ценой занятия. Узнав о краже, все сидели в настоящем шоке. Не потому, что случилось воровство — было сложно понять, что же такое творится в голове у этой женщины-воровки. Если она много лет занимается йогой, много лет смотрит на учителей и вместе с ними во время медитаций благодарит свет внутри себя — и всё равно умудряется совершать поступки невероятной абсурдности. То есть её жертвы с самого начала бесполезны. И, по сути, если бы она не присоединился к духовной практике, не имея достаточных нравственных ресурсов, с ней бы не случилось непоправимого колоссального провала. Она не украла бы у себя собственную практику йоги и будущий прогресс.
Подобное происходит, если, приходя в феминизм — приходя в глобальный активизм — человек продолжает использовать патриархальные паттерны и создавать фаллоцентричный мир. Наслаждается доминированием, устраивает подковёрные интриги, врёт, крадёт чужие идеи, присваивает достижения других женщин, умалчивает о чужих заслугах, не указывает источники, самоутверждается, но не ведет искреннего поиска, смеётся над словами «истина, свобода, права», травит других за успешность, отказывает в поддержке даже очевидно важным начинаниям — только потому, что их начал кто-то другой, не проявляет солидарности с другими секторами правозащиты, не хочет менять входящие данные, но притворяется, что получает иной результат, игнорирует мнения участников коллектива или отрицает коллектив в принципе, не соблюдает принципы конфиденциальности и безопасности, притворяется другим человеком, вплоть до того, что крадёт чужое имя… продолжать можно долго. Женщина-воровка крадёт права женщин сама у себя.
Базовые принципы йоги тоже очень интересны для продолжения этого текста. Это яма и нияма. Яма, или неделание, состоит из ахимсы (непричинения вреда), сатьи (правдивости), астеи (нежелания чужого), апариграхи (свободы от ненужного), брахмачарьи (самоконтроля над половым влечением). Нияма, или делание — тоже многокомпонентно. Это шауча (чистота), сантоша (довольство), тапас (пылкое стремление), свадхьяя (самоизучение) и ишвара-пранидхана (самоотдача). Активизм и йога — одно и то же, их принципы одинаковы и достичь в них осознанности и минимальной подвижности крайне трудно, это занимает всю жизнь. Надеюсь, это небольшое рассуждение было для вас полезно. И теперь я бы хотела перейти к тому, как нравственные принципы йоги можно обнаружить при написании текста и создании непатриархальной истории. Стопятьсот вопросов в моей голове. Итак,
как написать женскую историю —
историю, в которой женщина не оказывалась бы в подчинённой роли, жизнь рассказывалась бы не через поступки и личности мужчин и не через события и ценности патриархальной культуры?
Как при этом не выпасть из реальной исторической сетки и не наделать стилистических ошибок?
Надо ли изобретать велосипед, идти эмпирическим (опытным) путём, или достаточно взять, без всякой поправки на географию, пару идей западного ангельского хора, избегать малейшего указания на пол персонажа или превратить все слова мужского рода в феминитивы и сплести себе лавровый венок?
Вдруг законы языка не устоят против минутного тщеславия, углубляющего неравенство самой своей природой и путь к равноправию короток?
Может, лингвистика не такая уж точная наука и кто угодно может изготовить альтернативную версию родного языка на фиалковом молоке?
Как говорить понятными словами и не скатываться в академическое резонёрство, скрывая собственную некомпетентность?
Как писать настолько просто, чтобы любая женщина, вне зависимости от уровня образования и ресурсов, понимала бы, что конкретно ей делать для освобождения и получала бы достаточно вдохновения, затрачивая минимальные усилия?
Как не стать автором текста под названием «Феминистская критика эпистемологических оснований социологии» и всегда помнить что наукообразность есть патриархальность.
Почему мы вообще хотим написать женскую историю?
Потому что мы уже живём внутри феминистской культуры (но не видим её в достаточной степени) или новая культура возникнет немедленно, после того, как мы приступим к письму (а могли бы создать что-то иное)?
То, к чему мы стремимся, это безусловная истина или временная формальность?
Что же первично: феминистский язык или феминистская культура?
Главная? Героиня?
Несмотря на ф-революцию, до сих пор создано (и открыто) очень мало произведений, где главный герой — женщина. Интересно, что само слово «главная», равно как и фаллоцентричность сюжета главной и второстепенных — антифеминистичны.
Еще меньше книг про женские коллективы, и еще меньше про равноправные женские коллективы.
Зато роли второго плана — поддерживающие, обеспечивающие ресурсами, расходные (роли жертв, секс-игрушек), с непрописанными внешностью и характером, с отвратительными внешностью и характером («оправдывающие» произошедшую с ними дальше трагедию) и особенно безымянные и безликие — вот это действительно занято женщинами прочно.
Если женщина отрицательный главный герой — это делается для демонизации женщин в целом.
Создавая или анализируя произведение, неплохо персонажей разных полов поменять местами и обдумать результат.
Точка зрения
Разные социализации — мужская доминирующая или женская второсортная — определяют жизненный опыт автора и абсолютно ограничивают его художественные возможности. На это накладываются расовая, классовая, экономическая, функциональная, политическая, семейная социализации, уровень образования, кругозор, возраст, условия жизни, травматический и сексуальный опыт — они определяют то, как выглядят и действуют герои и то, что именно с ними происходит по ходу действия и в финале. Повторяют ли они патриархальные клише или предлагают неожиданные варианты развития сюжета.
Есть способ отражения чужой социализации — фиксация целых кусков чужой речи. Но в целом написать что-то не окрашенное кастрирующей социализацией невозможно, если ты ей уже подвергся. Так что мы все, словно великая Гурченко, размахивающая теперь мехами с того света, стоим на пороге новой литературы, которую пишут люди, критикующие традицию, кастовость, геноцид и сегрегацию. И мы, к счастью, некоторым образом уже выведены из под критического взгляда потомков, потому что по макушку засыпаны нафталином. Затевая критическое переосмысление произведений прошлого, мы первые попадаем в шредер. Феминистская литфутуристика подобна другим гадалкам. Совпадения случайны, но интересны.
Но давайте хотя бы честно признаемся, что мужской взгляд на женщину, мачо-перспектива, нас уже никогда интересовать не будет, как безнадежно устаревшая, зачитанная, скучная, и начнем искать выход из ситуации. Памятники прошлой культуры упали, пора выносить бородачей из кабинета литературы. Место им в запасниках музеев.
Хорошо, но можем ли мы искусственно (при помощи нашего искусства) привнести информацию о ценности женского опыта и знаний в текст? Когда я писала биографию своих прабабушки и прадедушки, то обнаружила, что все родственники рассказывают только про мужчину. О нём было известно очень много — что умел, что думал, как себя вёл, где бывал, как шутил, в какие забавные ситуации попадал. О женщине историй не было. Она оставалась размазанным пятном на краю семейной памяти. Даже ее девичью фамилию никто не помнил, не говоря уже о именах родителей. Но потом я поняла, что проблема в том, как я спрашиваю. Если про мужчину можно спросить: расскажи о нём, о женщине в патриархальной культуре нужно задавать другие вопросы — что она умела делать, сколько у неё было детей, когда они были рождены, как она строила дом, что готовила, что шила-вышивала, что выращивала, что рассказывала о своей матери и бабушке, умела ли читать, занималась ли творчеством, во что верила, какие суеверия и традиции разделяла. Семейная память сохраняет историю женщин не как некий центральный монумент, но опорную равномерную ткань вокруг, структуру, не имеющую личностной окраски, но тянущуюся кровавым следом за самокатящимся камнем великого мужского труда.
Конечно, современные люди поменяли отношение к значимости репродуктивного и домашнего труда. Но чтобы переоценить какие-то сведения и из них вытащить женский характер (Так вот почему она на этой фотографии в чёрном платке! Так вот почему она вела себя таким-то образом!), чтобы понять, как же человек в рабских условиях реализовался, надо сначала любым способом получить информацию. И традиционными «а расскажи» не сработает.
Зато физиология — вплоть до вкуса приготовленных прабабушкой блюд, смутных детских воспоминаний о цветах вязанной одежды и прикосновений к растениям, выращенных на старинном огороде, веретено, найденное в руинах древнего дома — они воссоздают полную картину женского мира.
Неплохо бы задавать те же вопросы о мужчинах-предках. Так появляется на свет целая гора информации — и она касается именно непатриархальной мужской реальности, о существовании которой я даже не задумывалась. Что-то больше, чем коробка с медалями и боевой путь дружины. В том крошечном пространстве чувства, оставленном мужчинам прошлого тоже таились страдания из-за общественного уклада.
Это всё к вопросу о том, какими красками создавать женский персонаж, на чём делать акцент, с какими чертами любого персонажа можно отождествляться. Важно: подумайте, что вы сами считаете достижениями своей героини, что она сама считает своими достижениями и как другие персонажи книги соотносят собственные приоритеты с приоритетами героини. В этом ключ.
То, сколько в тексте женских героев (одна или много), есть ли женская семейная линия, как и насколько подробно описаны межличностные женские связи и ценности, крайне важно. Далее — с кем происходят трагедии, транслируются ли они из поколения в поколения, предлагается ли выход из патриархальной ловушки? Действует ли текст против женщин, усиливает ли он проблему фемицида? Решение появляется после конфликта, войны, победы или через обсуждение, после поисков удобного для всех решения. Кто из участников действия иррационален, а кто король логики?
Фон для истории
Ничто, кроме страстей в тоталитарном кино, не происходит в историческом вакууме. И, если наша работа — не 154 серия «Футурамы», нам приходится использовать патриархальную реальность для фона нашего сюжета.
Однако можно придавать новое значение другим событиям, происходящим в то же самое время — даже если мы не можем изменить времени, места, традиций. Например, описывая Всемирную выставку в Чикаго в 1893 году, можно уделить 99% времени рассказам о достижениях милитаристов, колонизаторов, расистов, насильников. А можно обратить внимание на научные конгрессы и на Женский дом, первое в истории коллективное интернациональное мировое представительство женщин. Романы, разворачивающиеся на этих разных подложках, будет отличатся как небо и земля.
То, что казалось бутылочным стёклышком, иногда оказывается бриллиантом. То, о чём мы пишем, наша тема (а не тема, о которой женщине можно-нужно-разрешено писать), какие политические и общественные проблемы затрагивает текст — вот еще одно пространство для развития.
Секс
При патриархате секса нет. Есть только изнасилование. Во-первых, потому что до до 2008 года научное сообщество не очень хорошо представляло себе, что такое клитор и как он располагается внутри женского тела. Во-вторых, потому что ненаучное сообщество не очень хорошо представляет себе это и теперь.
Непатриархальный секс по формуле: «Я предпочитаю никого не использовать, не насиловать, не унижать, не принуждать к беременности, не обманывать, не покупать, я интересуюсь чувствами других людей, я против табу и примитивизма в личных отношениях, я против доминирования и дискриминации, я против навязывания традиций, я против навязанных ролей, я против доличностного выбора» — встречали ли мы такой секс не то что в литературе, в жизни?
Пока попытки описания секса в неофеминистской литературе отвратительны и жалки, потому что это всегда путь компромиссов, а не изобретение новой формы. Всё та же патриархальность, трансляция порнокультуры и ненависти, язык сексуального унижения при помощи чего угодно, включая табуированную лексику.
Всё ли, написанное женщинами, является непатриархальным? Часто — как, например, в книге Элизабет Гилберт «Происхождение всех вещей» — сцены патриархального секса отваливаются от нормального феминистского повествования, как части тела от прокаженного. Они отравляют сюжет, который, по задумке писательницы, должен говорить о женской истории в научном смысле, о краже достижений, о утраченных возможностях рабов, о забытых женщинах-исследовательницах. Вместо этого читатель выносит совершенно иную мораль: если хочешь совершить великое научное открытие — не мастурбируй круглосуточно, не будь старой девой, не выходи замуж за геев и не занимайся оральным сексом с темнокожими. При этом отношения между женщинами в романе — словно разговор через пуленепробиваемое стекло. Женского коллектива не возникает. Не совсем то, чего мы ждем от феминистской литературы, не правда ли?
«Подальше от мужчин» — прекрасное и абсолютно свободное идейное пространство, в эту сторону надо направлять перья и клавиатуры.
Лесби-литература не менее патриархальна — собственно, как и сами лесби-отношения, копирующие традиционную модель чуть более чем полностью. На что хорошо бы обращать внимания: что называется сексом, как часто предложения начинаются со слова «я», кто принимает решения, как часто решения принимаются взвешенно и коллективно, чему учит сюжет, чему учит секс.
Какой опыт чувств мы можем привнести в наши тексты, чтобы женщина не унижалась, не превращалась в предмет — чтобы, отождествляясь с ней, мы не оказывались снова жертвой насильника. Отношения, в которые вступают персонажи — ресурсные? Или же есть отношения другого плана? Как прописаны межпоколенческие отношения и секс, какая этическая планка вообще устанавливается для интимных отношении?
Моя героиня это мой герой в юбке?
Героиня может оставаться героем — если на ее становление влияли только патриархальные фигуры, если она копирует патриархальные клише — например, играет в супермачо, которого не могут сломить удары судьбы и который никогда не чувствует боли, за исключением дней месячных, но и тогда… — при этом ролевая модель будет не феминистская.
Нелегко выбрать героиню для «Женской исторической ночи», «Месяца женской истории», серии книг о женской истории. Надо размышлять, была ли женщина гуманисткой, причем достаточно прогрессивной для своего времени. Приемлемы ли в наши дни вещи, которые некогда казались приемлемыми. Если женщины прошлого были патриархальны, надо ли нам полностью сосредотачиваться на этом или же нужно попробовать восстановить остальные биографические конструкции, которые ввиду патриархальной истории были искажены или умалчивались? Можно ли считать женским голосом будущего трансляцию милитаристских, ксенофобных, видовистских, порнокультурных идей? Как выгляди постпатриархальная история. Другие темы, другие эмоции, другие психологические проблемы, другие способы их решения, другие чувственность, границы, символизм, способы презентации героев.
Иллюстрация ближе всего к постпатриархальному искусству, она быстрее деформируется под давлением феминистских идей.
Я МЫ ШАМАН
Допустим, мы создали литературный феминистский шедевр. Этично ли его критиковать? С какой позиции в принципе возможно критиковать женский текст? Может ли критиком быть мужчина?
Феминистский подход заключается в том, что в женской группе никто и никогда не размышляет на уровне критики личности (это такая идеальная сферическая группа в вакууме).
Предположение о том, что критика идёт не на уровне идеи, а на уровне личности, не менее оскорбительны, чем критика личности.
Вот что значит уйти от репрессивности, перевернуть, переформатировать речь, критику, взаимодействие так, чтобы они стали инструментом противостояния патриархату.
Личное это не в том смысле политическое.
Идейные конфликты крайне нужны и феминизму, и активизму в целом. Так как всякий конфликт, если его участницы осознавали, что они говорят на уровне идеи, а не на уровне личностей, переводит всё движение на новый уровень — после того, как решение найдено.
Феминитивщица
Феминитивы остро привлекают неофитов, самых малоресурсных женщин, а также людей с нулевым политическим и научным кругозором. Это маскировочный макияж, способ продемонстрировать вовлечённость в протест, не участвуя в нем на самом деле, ничего не делая практически. Лёгкая атрибутика. Работать с проблемами, которые изменяют правовую ситуацию и приводят к фундаментальным переменам для женщин, такими как, например, как тема фемицида — трудно. Писать непатриархальную литературу, исследовать что да как надо поменять в структуре текста, чтобы изменились приоритеты и методы писателей, журналистов — требует много усилий. А так сказала «аналитесса», «живописица», «химичиня», «членкиня» — и ты вроде как не ленивое ничтожество, а борец. Борица. Борунья. Борчучиха.
Не всё так просто, без глубинной перестройки текста, поведения, общества ничего не поменяется.
Допустимо ли указывать женщине, что она должна использовать феминитив как самоназвание? Так ли обязательно во всех случаях подчеркивать пол всех персонажей или можно оставить это на усмотрение читателя?
То, что универсальный род когда-то был мужским, не означает что так будет всегда. Например, с ростом видимости художниц-женщин стало не так уж сложно совершить ошибку в тексте, описывая какую-нибудь галерею и предварить мужское имя словом художница.
Собственность это не кража?
Что не так с присвоением в области активизма? Прежде всего, воровство часто совершается с целью искажения смысл авторского послания, с игнорированием бэкграунда идеи, что иногда приводит к дискредитации целого направления протеста на долгое время. Второе — это препятствует прогрессу, так как читатель, лишенный указания на источник, может остановиться в поиске, опоздать или совершить непоправимую ошибку. Но еще принципиальнее, что присвоение патриархально. Взять, выдать за своё — чужую идею, чужую находку, чужой текст. Из статьи Тревиса Бредбери в переводе Татьяны Горбань: «Когда вы присваиваете себе чужие заслуги или достижения, даже самые малые, складывается впечатление, что вы сами ни на что не способны. И таким поступком вы показываете свое неуважение к своей команде и своим рабочим отношениям.» Самая большая проблема в том, что заимствование любых идей без указания источника, особенно без осмысления феминистской преемственности — это демонстрация патриархальных приоритетов.
Уважение к другим людям и к чужим достижением проистекает из чувства собственного достоинства. А вообще воровство чужих достижений и ресурсов это известный мужской метод жизни.
Необходимость скрывать свое имя, чтобы быть напечатанной, не сильно отличается от насильной феминитивизации, чтобы быть услышанной.
Дополнительное чтение: Принципы работы женского коллектива
Одним из важных принципов работы, который мы осознали, занимаясь проектами Московского женского музея было коллективное обсуждение всех вопросов и разногласий. Горизонтальный коллективный проект — то что мы хотели делать. Если что-то кого-то не устраивало в тексте, мы это немедленно убирали и искали вариант, устраивавший всех. Если кого-то не устраивал персонаж, он исчезал. Это позволяло экономить время (его никогда не было много), искать удобные всем формы выражения главной мысли. Взаимопонимание в коллективе должно быть на первом месте, потому что коллективное решение, коллективные размышления над проблемой в целом эффективнее для движения. И это веселее.
Смотри также
Пиши поперёк — женская журналистика
Как писать про фемицид — рекомендации для медиа
Как сделать вид, что ты феминистка
Другие тексты
Feminist Literary Criticism by Linda Napikoski
Cheryl Lange Men and Women Writing Women
What Makes a Feminist Hero in Literature?
Феминистская литературная критика Ирина Жеребкина
Феминистская критика и ревизии истории политической философии
Иллюстрация к посту — Королева ночи, Британский музей
Место женщины в литературе по мнению скульптора-мачиста Николая Ватагина.
